почти
с презрением Марфин.
- Привычка, пятидесятилетняя привычка служить, больше ничего! -
объяснил предводитель.
- Не говорите этого! Не говорите!.. Это или неправда, или какое-то
непонятное заблуждение ваше! - прикрикнул на него Марфин. - Я, впрочем, рад
этим невзгодам на нас, очень рад!.. Пусть в них все, как металлы в горниле,
пообчистятся, и увидится, в ком есть золото и сколько его!
Губернский предводитель немного сконфузился при этом: он никак не желал
подобного очищения, опасаясь, что в нем, пожалуй, крупинки золота не
обретется, так как он был ищущим масонства и, наконец, удостоился оного
вовсе не ради нравственного усовершенствования себя и других, а чтобы только
окраситься цветом образованного человека, каковыми тогда считались все
масоны, и чтобы увеличить свои связи, посредством которых ему уже и удалось
достигнуть почетного звания губернского предводителя. В настоящее же время
его мечтой была надежда сломить губернатора и самому сесть на его место.
- Меня больше всего тут удивляет, - заговорил он после короткого
молчания и с недоумевающим выражением в лице, - нам не доверяют, нас
опасаются, а между тем вы, например, словами вашими успели вызвать -
безделица! - ревизию над всей губернией.
- Я не словами вызвал, а криком, криком! - повторил двукратно Марфин. -
Я кричал всюду: в гостиных, в клубах, на балах, на улицах, в церквах.
- Другой, пожалуй, кричи: его заставили бы только замолчать, а вас -
нет.
- Они хорошо и сделали, что не заставляли меня! - произнес, гордо
подняв свое лицо, Марфин. - Я действую не из собственных неудовольствий и
выгод! Меня на волос чиновники не затрогивали, а когда бы затронули, так я и
не стал бы так поступать, памятуя слова великой молитвы: "Остави нам долги
наши, яко же и мы оставляем должником нашим", но я всюду видел, слышал, как
они поступают с другими, а потому пусть уж не посетуют!
- Вы далеко не все слышали, далеко, что я, например, знаю про этих
господ, сталкиваясь с ними, по моему положению, на каждом шагу, -
подзадоривал его еще более губернский предводитель.
В это время, однако, вошедший в спальню лакей возвестил:
- Ваше превосходительство, его сиятельство граф Эдлерс уезжает!
- Как уезжает?! - воскликнул с испугом Крапчик и почти бегом побежал к
своему именитому гостю.
II
Марфину очень не понравилась такая торопливость и суетливость хозяина.
"Что это такое? Зачем все это и для чего?" - спрашивал он себя, пожимая
плечами и тоже выходя чрез коридор и кабинет в залу, где увидал окончательно
возмутившую его сцену: хозяин униженно упрашивал графа остаться на бале хоть
несколько еще времени, но тот упорно отказывался и отвечал, что это
невозможно, потому что у него дела, и рядом же с ним стояла мадам Клавская,
тоже, как видно, уезжавшая и объяснявшая свой отъезд тем, что она очень
устала и что ей не совсем здоровится. Собственно, Клавскую упрашивала
остаться дочь хозяина, мадмуазель Катрин; но все их мольбы остались
тщетными. Гости уехали. Хозяева пошли их провожать чуть не до сеней. Марфин
сейчас же начал протестовать и собрал около себя целый кружок.
- Это черт знает что такое! - почти кричал он. - Наши балы устраиваются
не для их кошачьих свиданий!.. Это пощечина всему обществу.
- Конечно, конечно!
с презрением Марфин.
- Привычка, пятидесятилетняя привычка служить, больше ничего! -
объяснил предводитель.
- Не говорите этого! Не говорите!.. Это или неправда, или какое-то
непонятное заблуждение ваше! - прикрикнул на него Марфин. - Я, впрочем, рад
этим невзгодам на нас, очень рад!.. Пусть в них все, как металлы в горниле,
пообчистятся, и увидится, в ком есть золото и сколько его!
Губернский предводитель немного сконфузился при этом: он никак не желал
подобного очищения, опасаясь, что в нем, пожалуй, крупинки золота не
обретется, так как он был ищущим масонства и, наконец, удостоился оного
вовсе не ради нравственного усовершенствования себя и других, а чтобы только
окраситься цветом образованного человека, каковыми тогда считались все
масоны, и чтобы увеличить свои связи, посредством которых ему уже и удалось
достигнуть почетного звания губернского предводителя. В настоящее же время
его мечтой была надежда сломить губернатора и самому сесть на его место.
- Меня больше всего тут удивляет, - заговорил он после короткого
молчания и с недоумевающим выражением в лице, - нам не доверяют, нас
опасаются, а между тем вы, например, словами вашими успели вызвать -
безделица! - ревизию над всей губернией.
- Я не словами вызвал, а криком, криком! - повторил двукратно Марфин. -
Я кричал всюду: в гостиных, в клубах, на балах, на улицах, в церквах.
- Другой, пожалуй, кричи: его заставили бы только замолчать, а вас -
нет.
- Они хорошо и сделали, что не заставляли меня! - произнес, гордо
подняв свое лицо, Марфин. - Я действую не из собственных неудовольствий и
выгод! Меня на волос чиновники не затрогивали, а когда бы затронули, так я и
не стал бы так поступать, памятуя слова великой молитвы: "Остави нам долги
наши, яко же и мы оставляем должником нашим", но я всюду видел, слышал, как
они поступают с другими, а потому пусть уж не посетуют!
- Вы далеко не все слышали, далеко, что я, например, знаю про этих
господ, сталкиваясь с ними, по моему положению, на каждом шагу, -
подзадоривал его еще более губернский предводитель.
В это время, однако, вошедший в спальню лакей возвестил:
- Ваше превосходительство, его сиятельство граф Эдлерс уезжает!
- Как уезжает?! - воскликнул с испугом Крапчик и почти бегом побежал к
своему именитому гостю.
II
Марфину очень не понравилась такая торопливость и суетливость хозяина.
"Что это такое? Зачем все это и для чего?" - спрашивал он себя, пожимая
плечами и тоже выходя чрез коридор и кабинет в залу, где увидал окончательно
возмутившую его сцену: хозяин униженно упрашивал графа остаться на бале хоть
несколько еще времени, но тот упорно отказывался и отвечал, что это
невозможно, потому что у него дела, и рядом же с ним стояла мадам Клавская,
тоже, как видно, уезжавшая и объяснявшая свой отъезд тем, что она очень
устала и что ей не совсем здоровится. Собственно, Клавскую упрашивала
остаться дочь хозяина, мадмуазель Катрин; но все их мольбы остались
тщетными. Гости уехали. Хозяева пошли их провожать чуть не до сеней. Марфин
сейчас же начал протестовать и собрал около себя целый кружок.
- Это черт знает что такое! - почти кричал он. - Наши балы устраиваются
не для их кошачьих свиданий!.. Это пощечина всему обществу.
- Конечно, конечно!