имая, нет! - отвечала за дочь Парасковья.
- Да девочке-то вы сахарцу дайте, - это оне у нас любят!.. - подхватил
Иван Дорофеев.
Gnadige Frau подала из своей сахарницы самый большой кусок девочке,
которая сначала тоже застыдилась, но потом ничего: принялась бережно сосать
кусок.
- Поужинать чего не прикажете ли приготовить вам? - обратился Иван
Дорофеев к Сверстову.
- Нет, - отказался тот, - мы к ужину еще в Кузьмищево, к Егору Егорычу,
поспеем.
- Туда поспеем!.. - подтвердила и gnadige Frau, все как-то боязливо
осматриваясь кругом.
Родившись и воспитавшись в чистоплотной немецкой семье и сама затем в
высшей степени чистоплотно жившая в обоих замужествах, gnadige Frau
чувствовала невыносимое отвращение и страх к тараканам, которых, к ужасу
своему, увидала в избе Ивана Дорофеева многое множество, а потому
нетерпеливо желала поскорее уехать; но доктор, в силу изречения, что блажен
человек, иже и скоты милует, не торопился, жалея лошадей, и стал беседовать
с Иваном Дорофеевым, от которого непременно потребовал, чтобы тот сел.
- Скажи ты мне, друг любезный, повернее!.. Что, в Кузьмищеве Егор
Егорыч, или нет? - спросил он.
- Надо быть, что в Кузьмищеве, - отвечал тот, - не столь тоже давно
приезжали ко мне от него за рыбой!
- Да и теперь еще он там! Вчерася-тка, как тебя не было дома,
останавливался и кормил у нас ихний Антип Ильич, - вмешалась в разговор
Парасковья, обращаясь более к мужу.
- А зачем и куда старик проезжал? - полюбопытствовал Сверстов.
- Известно, сударь, старец набожный: говеть едет в губернский город, -
служба там, сказывал он, идет по церквам лучше супротив здешнего.
- Ай!.. - взвизгнула на всю избу gnadige Frau, вскакивая с лавки и
начиная встряхивать свой капот.
- Что такое? - вскрикнул и доктор, не менее ее испугавшийся.
- Таракан... Таракан! - имела только силы сказать gnadige Frau.
- Фу, ты, боже мой!.. - произнес доктор и принялся на жене встряхивать
капот. - Порасшугайте их, проклятых! - прибавил он хозяевам, показывая на
стену.
Парасковья сейчас же начала разгонять тараканов, а за ней и девочка,
наконец и курчавый мальчуган, который, впрочем, больше прихлопывал их к
стене своей здоровой ручонкой, так что только мокренько оставались после
каждого таракана. Бедные насекомые, сроду не видавшие такой острастки на
себя, мгновенно все куда-то попрятались. Не видя более врагов своих, gnadige
Frau поуспокоилась и села опять на лавку: ей было совестно такого малодушия
своего, тем более, что она обнаружила его перед посторонними.
Сверстов, тоже опять усевшийся, снова принялся толковать с Иваном
Дорофеевым.
- Вы все из тех же мест, где и прежде жили? - начал тот первый.
- Все из тех же!.. - протянул Сверстов.
- А как там, что за народ такой живет? - интересовался Иван Дорофеев.
- Разный: русские, армяне, татары!.. - перечислял Сверстов.
- Поди ты, господи, сколько у нас разных народов есть, и все, значит,
они живут и питаются у нас! - подивился Иван Дорофеев и взглянул при этом на
жену, которая тоже, хоть и молча, но дивилась тому, что слышала...
Беседу эту прервал и направил в совершенно другую сторону мальчуган в
зыбке, который вдруг заревел. Первая подбежала к нему главная его нянька -
старшая сестренка и, сунув ребенку в рот соску, стала ему, грозя п
- Да девочке-то вы сахарцу дайте, - это оне у нас любят!.. - подхватил
Иван Дорофеев.
Gnadige Frau подала из своей сахарницы самый большой кусок девочке,
которая сначала тоже застыдилась, но потом ничего: принялась бережно сосать
кусок.
- Поужинать чего не прикажете ли приготовить вам? - обратился Иван
Дорофеев к Сверстову.
- Нет, - отказался тот, - мы к ужину еще в Кузьмищево, к Егору Егорычу,
поспеем.
- Туда поспеем!.. - подтвердила и gnadige Frau, все как-то боязливо
осматриваясь кругом.
Родившись и воспитавшись в чистоплотной немецкой семье и сама затем в
высшей степени чистоплотно жившая в обоих замужествах, gnadige Frau
чувствовала невыносимое отвращение и страх к тараканам, которых, к ужасу
своему, увидала в избе Ивана Дорофеева многое множество, а потому
нетерпеливо желала поскорее уехать; но доктор, в силу изречения, что блажен
человек, иже и скоты милует, не торопился, жалея лошадей, и стал беседовать
с Иваном Дорофеевым, от которого непременно потребовал, чтобы тот сел.
- Скажи ты мне, друг любезный, повернее!.. Что, в Кузьмищеве Егор
Егорыч, или нет? - спросил он.
- Надо быть, что в Кузьмищеве, - отвечал тот, - не столь тоже давно
приезжали ко мне от него за рыбой!
- Да и теперь еще он там! Вчерася-тка, как тебя не было дома,
останавливался и кормил у нас ихний Антип Ильич, - вмешалась в разговор
Парасковья, обращаясь более к мужу.
- А зачем и куда старик проезжал? - полюбопытствовал Сверстов.
- Известно, сударь, старец набожный: говеть едет в губернский город, -
служба там, сказывал он, идет по церквам лучше супротив здешнего.
- Ай!.. - взвизгнула на всю избу gnadige Frau, вскакивая с лавки и
начиная встряхивать свой капот.
- Что такое? - вскрикнул и доктор, не менее ее испугавшийся.
- Таракан... Таракан! - имела только силы сказать gnadige Frau.
- Фу, ты, боже мой!.. - произнес доктор и принялся на жене встряхивать
капот. - Порасшугайте их, проклятых! - прибавил он хозяевам, показывая на
стену.
Парасковья сейчас же начала разгонять тараканов, а за ней и девочка,
наконец и курчавый мальчуган, который, впрочем, больше прихлопывал их к
стене своей здоровой ручонкой, так что только мокренько оставались после
каждого таракана. Бедные насекомые, сроду не видавшие такой острастки на
себя, мгновенно все куда-то попрятались. Не видя более врагов своих, gnadige
Frau поуспокоилась и села опять на лавку: ей было совестно такого малодушия
своего, тем более, что она обнаружила его перед посторонними.
Сверстов, тоже опять усевшийся, снова принялся толковать с Иваном
Дорофеевым.
- Вы все из тех же мест, где и прежде жили? - начал тот первый.
- Все из тех же!.. - протянул Сверстов.
- А как там, что за народ такой живет? - интересовался Иван Дорофеев.
- Разный: русские, армяне, татары!.. - перечислял Сверстов.
- Поди ты, господи, сколько у нас разных народов есть, и все, значит,
они живут и питаются у нас! - подивился Иван Дорофеев и взглянул при этом на
жену, которая тоже, хоть и молча, но дивилась тому, что слышала...
Беседу эту прервал и направил в совершенно другую сторону мальчуган в
зыбке, который вдруг заревел. Первая подбежала к нему главная его нянька -
старшая сестренка и, сунув ребенку в рот соску, стала ему, грозя п