еста, - говорил Иван Дорофеев,
с удовольствием осматривая крупную фигуру доктора, всегда и прежде того, при
проездах своих к Егору Егорычу, кормившего у него лошадей.
- Зато теперь, брат, я уж приехал с женой, - объявил ему Сверстов.
- Как и подобает кажинному человеку, - подхватил Иван Дорофеев,
подсобляя в то же время доктору извлечь из кибитки gnadige Frau, с ног до
головы закутанную в капор, шерстяной платок и меховой салоп. - На лесенку
эту извольте идти!.. - продолжал он, указывая приезжим на свое крыльцо.
Те начали взбираться по грязным и обмерзшим ступенькам лестницы. На
верхней площадке Иван Дорофеев просил их пообождать маненько и затем
крикнул:
- Парасковья, свети!.. Ну, скорей, толстобокая!.. Нечего тут
проклажаться!
На этот крик Парасковья показалась в дверях избы с огромной горящей
лучиной в руке, и она была вовсе не толстобокая, а, напротив, стройная и
красивая баба в ситцевом сарафане и в красном платке на голове. Gnadige Frau
и доктор вошли в избу. Парасковья поспешила горящую лучину воткнуть в
светец. Сверстов прежде всего начал разоблачать свою супругу, которая была
заметно утомлена длинной дорогой, и когда она осталась в одном только
ваточном капоте, то сейчас же опустилась на лавку.
- Самоварчик прикажете? - спросил вошедший за ними Иван Дорофеев: у
него одного во всей деревне только и был самовар.
- Нет, брат, мы кофей пьем! Спроси там у извозчика погребец наш и
принеси его сюда! - сказал ему доктор.
- И забыл совсем, дурак, что вы чаю не кушаете! - произнес Иван
Дорофеев и убежал за погребцом.
В избе между тем при появлении проезжих в малом и старом населении ее
произошло некоторое смятение: из-за перегородки, ведущей от печки к стене,
появилась лет десяти девочка, очень миловидная и тоже в ситцевом сарафане;
усевшись около светца, она как будто бы даже немного и кокетничала; курчавый
сынишка Ивана Дорофеева, года на два, вероятно, младший против девочки и
очень похожий на отца, свесил с полатей голову и чему-то усмехался: его,
кажется, более всего поразила раздеваемая мужем gnadige Frau, делавшаяся все
худей и худей; наконец даже грудной еще ребенок, лежавший в зыбке, открыл
свои большие голубые глаза и стал ими глядеть, но не на людей, а на огонь;
на голбце же в это время ворочалась и слегка простанывала столетняя прабабка
ребятишек.
Иван Дорофеев воротился в избу.
- Ваш вислоухий извозчик и погребец-то не знает что такое!..
Рылся-рылся я в санях-то... - проговорил он, ставя на стол погребец, обитый
оленьей шкуркой и жестяными полосами.
- И мне этот извозчик показался глуповат, - заметил Сверстов.
- Чего уж тут взять?.. Тятю с мамой еле выговаривает, а его посылают
господ возить!.. Хозяева у нас тоже по этой части: набирают народу зря! -
проговорил Иван Дорофеев.
- Чтобы лошадей-то он выкормил хорошенько! - обеспокоился Сверстов.
- Все это я устроил и самому ему даже велел в черной избе полопать!.. -
отвечал бойко Иван Дорофеев и потом, взглянув, прищурившись, на ларец, он
присовокупил: - А ведь эта вещь не из наших мест?
- Из Сибири, прямо оттуда! - объяснил Сверстов и отнесся к жене: - Ну,
супруга, если не устала очень, изготовь кофейку!
Gnadige Frau, конечно, очень устала, но со свойственной ей твердостью
духа принялась вынимать всевозможные коф
с удовольствием осматривая крупную фигуру доктора, всегда и прежде того, при
проездах своих к Егору Егорычу, кормившего у него лошадей.
- Зато теперь, брат, я уж приехал с женой, - объявил ему Сверстов.
- Как и подобает кажинному человеку, - подхватил Иван Дорофеев,
подсобляя в то же время доктору извлечь из кибитки gnadige Frau, с ног до
головы закутанную в капор, шерстяной платок и меховой салоп. - На лесенку
эту извольте идти!.. - продолжал он, указывая приезжим на свое крыльцо.
Те начали взбираться по грязным и обмерзшим ступенькам лестницы. На
верхней площадке Иван Дорофеев просил их пообождать маненько и затем
крикнул:
- Парасковья, свети!.. Ну, скорей, толстобокая!.. Нечего тут
проклажаться!
На этот крик Парасковья показалась в дверях избы с огромной горящей
лучиной в руке, и она была вовсе не толстобокая, а, напротив, стройная и
красивая баба в ситцевом сарафане и в красном платке на голове. Gnadige Frau
и доктор вошли в избу. Парасковья поспешила горящую лучину воткнуть в
светец. Сверстов прежде всего начал разоблачать свою супругу, которая была
заметно утомлена длинной дорогой, и когда она осталась в одном только
ваточном капоте, то сейчас же опустилась на лавку.
- Самоварчик прикажете? - спросил вошедший за ними Иван Дорофеев: у
него одного во всей деревне только и был самовар.
- Нет, брат, мы кофей пьем! Спроси там у извозчика погребец наш и
принеси его сюда! - сказал ему доктор.
- И забыл совсем, дурак, что вы чаю не кушаете! - произнес Иван
Дорофеев и убежал за погребцом.
В избе между тем при появлении проезжих в малом и старом населении ее
произошло некоторое смятение: из-за перегородки, ведущей от печки к стене,
появилась лет десяти девочка, очень миловидная и тоже в ситцевом сарафане;
усевшись около светца, она как будто бы даже немного и кокетничала; курчавый
сынишка Ивана Дорофеева, года на два, вероятно, младший против девочки и
очень похожий на отца, свесил с полатей голову и чему-то усмехался: его,
кажется, более всего поразила раздеваемая мужем gnadige Frau, делавшаяся все
худей и худей; наконец даже грудной еще ребенок, лежавший в зыбке, открыл
свои большие голубые глаза и стал ими глядеть, но не на людей, а на огонь;
на голбце же в это время ворочалась и слегка простанывала столетняя прабабка
ребятишек.
Иван Дорофеев воротился в избу.
- Ваш вислоухий извозчик и погребец-то не знает что такое!..
Рылся-рылся я в санях-то... - проговорил он, ставя на стол погребец, обитый
оленьей шкуркой и жестяными полосами.
- И мне этот извозчик показался глуповат, - заметил Сверстов.
- Чего уж тут взять?.. Тятю с мамой еле выговаривает, а его посылают
господ возить!.. Хозяева у нас тоже по этой части: набирают народу зря! -
проговорил Иван Дорофеев.
- Чтобы лошадей-то он выкормил хорошенько! - обеспокоился Сверстов.
- Все это я устроил и самому ему даже велел в черной избе полопать!.. -
отвечал бойко Иван Дорофеев и потом, взглянув, прищурившись, на ларец, он
присовокупил: - А ведь эта вещь не из наших мест?
- Из Сибири, прямо оттуда! - объяснил Сверстов и отнесся к жене: - Ну,
супруга, если не устала очень, изготовь кофейку!
Gnadige Frau, конечно, очень устала, но со свойственной ей твердостью
духа принялась вынимать всевозможные коф