уза, - воскликнула Сусанна Николаевна, - неужели ты не
понимаешь, что не Егор Егорыч виноват передо мной, а я уморила его тем, что
на его глазах увлекалась разными господами?!
- Ну, положим, так; я согласна с тобой, хоть тут слова правды нет; но
теперь Егор Егорыч умер, и ты, я думаю, должна исполнять волю его во всех
отношениях; а потому я завтра же напишу Терхову, чтобы он приехал.
- Сохрани боже, сохрани боже! - почти закричала Сусанна Николаевна.
- Почему же боже сохрани? - возразила Муза Николаевна. - Неужели в
самом деле ты думаешь в двадцать восемь лет жить в этой глуши одна, ходить
только на могилу мужа твоего? Ты с ума сойдешь, если будешь вести такую
жизнь.
- Знаю, может быть, - подтвердила Сусанна Николаевна. - Но пойми ты
меня: мне не только что людей всех здешних, но даже стен этих будет стыдно,
что я сделалась женой другого.
- Тогда поедем в Москву, если тебе так стыдно здесь, - сказала на это
Муза Николаевна.
- В Москве - да, лучше... там еще, может быть, я могу; но покуда не
будем об этом говорить! - попросила Сусанна Николаевна.
Вскоре после того был накрыт ужин, на который пришел также и
возвратившийся с своих хозяйственных хлопот доктор. Искренне обрадованный
приездом Музы Николаевны, он с первых же слов отнесся к ней с вопросом:
- Извините вы меня, сударыня, но не известно ли вам, по жизни вашей в
Москве, что творит там некто действительный статский советник Тулузов,
которого было я упрятал в острог, но который уж давно выпущен?
- Известно немного, - ответила ему Муза Николаевна. - Он живет теперь
большим барином, дает роскошные обеды и набирает себе все больше и больше
откупов.
- Вот как-с! - произнес Сверстов с перекошенным от затаенной злости
лицом. - Егор Егорыч, значит, справедливо предсказывал, что у нас не Христос
выгонит из храма мытарей, а мытари выгонят рыбарей, что масонство на долгие
годы должно умереть, и воссияет во всем своем величии откупщицкая и кабацкая
сила. Посмотрим-с, посмотрим, какую пользу правительство извлечет из этого
для себя и для народа; но только я на этом не удовлетворюсь!.. Нет, я подам
прошение на высочайшее имя: пусть или меня сошлют в каторгу, если я
клеветник, или Тулузова в рудники упрячут, когда я докажу, что он убийца.
- Что за вздор ты говоришь! Разве можно теперь доказать это? -
возразила мужу gnadige Frau.
- Так что же мне, - воскликнул он, - с неочищенной душой и предстать на
страшный суд?
- Чем же не очищена душа твоя будет, - продолжала возражать gnadige
Frau. - Ты пытался, ты доносил, тебе не поверили, и в грехе будут виноваты
они, а не ты.
- Но я должен пытаться не один, а десять, двадцать раз! - кипятился
доктор.
- Тогда тебя, пожалуй, сочтут за человека не в полном рассудке и
посадят в сумасшедший дом! - предусмотрительно и насмешливо заметила gnadige
Frau.
- Может быть, - согласился доктор, - по крайней мере, я тогда исполню
все, что было в моей возможности.
- Да это исполняй, кто тебе мешает! - заключила этот спор тем же
насмешливым тоном gnadige Frau, очень хорошо знавшая, что она сумеет не
допустить мужа подать такую несообразную с здравым рассудком просьбу.
После ужина сейчас же все разошлись по своим комнатам, и Муза
Николаевна, утомленная трехдневной дорогой, заснула было крепчайшим сном, но
часу
понимаешь, что не Егор Егорыч виноват передо мной, а я уморила его тем, что
на его глазах увлекалась разными господами?!
- Ну, положим, так; я согласна с тобой, хоть тут слова правды нет; но
теперь Егор Егорыч умер, и ты, я думаю, должна исполнять волю его во всех
отношениях; а потому я завтра же напишу Терхову, чтобы он приехал.
- Сохрани боже, сохрани боже! - почти закричала Сусанна Николаевна.
- Почему же боже сохрани? - возразила Муза Николаевна. - Неужели в
самом деле ты думаешь в двадцать восемь лет жить в этой глуши одна, ходить
только на могилу мужа твоего? Ты с ума сойдешь, если будешь вести такую
жизнь.
- Знаю, может быть, - подтвердила Сусанна Николаевна. - Но пойми ты
меня: мне не только что людей всех здешних, но даже стен этих будет стыдно,
что я сделалась женой другого.
- Тогда поедем в Москву, если тебе так стыдно здесь, - сказала на это
Муза Николаевна.
- В Москве - да, лучше... там еще, может быть, я могу; но покуда не
будем об этом говорить! - попросила Сусанна Николаевна.
Вскоре после того был накрыт ужин, на который пришел также и
возвратившийся с своих хозяйственных хлопот доктор. Искренне обрадованный
приездом Музы Николаевны, он с первых же слов отнесся к ней с вопросом:
- Извините вы меня, сударыня, но не известно ли вам, по жизни вашей в
Москве, что творит там некто действительный статский советник Тулузов,
которого было я упрятал в острог, но который уж давно выпущен?
- Известно немного, - ответила ему Муза Николаевна. - Он живет теперь
большим барином, дает роскошные обеды и набирает себе все больше и больше
откупов.
- Вот как-с! - произнес Сверстов с перекошенным от затаенной злости
лицом. - Егор Егорыч, значит, справедливо предсказывал, что у нас не Христос
выгонит из храма мытарей, а мытари выгонят рыбарей, что масонство на долгие
годы должно умереть, и воссияет во всем своем величии откупщицкая и кабацкая
сила. Посмотрим-с, посмотрим, какую пользу правительство извлечет из этого
для себя и для народа; но только я на этом не удовлетворюсь!.. Нет, я подам
прошение на высочайшее имя: пусть или меня сошлют в каторгу, если я
клеветник, или Тулузова в рудники упрячут, когда я докажу, что он убийца.
- Что за вздор ты говоришь! Разве можно теперь доказать это? -
возразила мужу gnadige Frau.
- Так что же мне, - воскликнул он, - с неочищенной душой и предстать на
страшный суд?
- Чем же не очищена душа твоя будет, - продолжала возражать gnadige
Frau. - Ты пытался, ты доносил, тебе не поверили, и в грехе будут виноваты
они, а не ты.
- Но я должен пытаться не один, а десять, двадцать раз! - кипятился
доктор.
- Тогда тебя, пожалуй, сочтут за человека не в полном рассудке и
посадят в сумасшедший дом! - предусмотрительно и насмешливо заметила gnadige
Frau.
- Может быть, - согласился доктор, - по крайней мере, я тогда исполню
все, что было в моей возможности.
- Да это исполняй, кто тебе мешает! - заключила этот спор тем же
насмешливым тоном gnadige Frau, очень хорошо знавшая, что она сумеет не
допустить мужа подать такую несообразную с здравым рассудком просьбу.
После ужина сейчас же все разошлись по своим комнатам, и Муза
Николаевна, утомленная трехдневной дорогой, заснула было крепчайшим сном, но
часу