Масоны


кве вы делайте со мной, что хотите; пойми ты, что я утратила
всякий ум и всякую волю.
- Ну, мы там знаем, что сделать! - заключила Муза Николаевна и на
другой день объявила прислуге, что Сусанна Николаевна уезжает с ней надолго
в Москву, и потому, чтобы все нужное для этого было приготовлено; сказала
она также о том и gnadige Frau, у которой при таком известии заискрились
слезы на глазах.
- Зачем же Сусанна Николаевна так спешит уехать отсюда? - спросила она
печальным голосом.
- Затем, - отвечала ей с лукавой улыбочкой Муза Николаевна, - что ее
там один господин очень ждет.
- Господин?.. - произнесла с удивленным лицом gnadige Frau. - Но
который тоже нравится и Сусанне Николаевне? - присовокупила она, смекнув, в
чем дело.
- Нравится; кроме того, Егор Егорыч сам в своем завещании написал
Сусанне, чтобы она непременно вышла за этого господина.
Лицо gnadige Frau приняло радостное выражение.
- Значит, он должен быть очень хороший человек.
- Такой же, как Егор Егорыч: умен, ученый, серьезный и вдобавок
молодой.
Gnadige Frau скрестила при этом набожно руки на груди.
- Danke Dir, mein Gott, dafur!* - произнесла она и затем продолжала
окончательно растроганным голосом: - У меня одна к вам, добрейшая Муза
Николаевна, просьба: уведомляйте меня хоть коротенько обо всем, что
произойдет с Сусанной Николаевной! Я считаю ее моей дочерью духовной. Когда
она была замужем за Егором Егорычем, я знала, что она хоть не вполне, но
была счастлива; теперь же, как я ни успокоена вашими словами...
______________
* Мой бог, спасибо тебе за это! (нем.).

Тут полившиеся из глаз слезы захватили дыхание у gnadige Frau, и она не
в состоянии была продолжать своей речи.
- Непременно, непременно буду писать вам! - обещала ей Муза Николаевна.
Весь день после того прошел в сборах, в которых Сусанна Николаевна не
принимала никакого участия. Она сидела в своей комнате и все время смотрела
на портрет Егора Егорыча. В последние минуты отъезда она, впрочем,
постаралась переломить себя и вышла в гостиную, где лица, долженствовавшие
провожать ее, находились в сборе, и из числа их gnadige Frau была с глазами,
опухнувшими от слез; Сверстов все ходил взад и вперед по комнате и как-то
нервно потирал себе руки; на добродушно-глуповатой физиономии Фадеевны было
написано удовольствие от мысли, что она вылечила барыню, спрыснув ее водой с
камушка. Наконец явился Антип Ильич, почти ничего уже не видевший и едва
державшийся на своих тонких ногах, но все еще благообразный из себя.
- Сядьте, старичок! - первое, что приказала ему gnadige Frau.
Антип Ильич, с трудом отыскав глазами стул, сел.
- Сядьте и вы! - приказала gnadige Frau Фадеевне.
И та опустилась на кресло, постаравшись сесть рядом с Сусанной
Николаевной.
- Лошади поданы-с! - проговорил, взглянув в окно, Сверстов, видимо,
мучимый всей этой сценой расставанья и решительно не понимавший, что тут,
собственно, происходит.
Все поднялись. Сусанна Николаевна и Муза Николаевна сели на заднюю
скамейку огромной четвероместной кареты, а горничные их - на переднюю.
Вороные кони Егора Егорыча, запряженные уже шестериком с отчаянным молодым
форейтором на выносе, быстро помчали отъезжающих; несмотря на то, долго еще
видно было, что Сусанна Николаевна все выглядывала из кар