укоризной Муза Николаевна, более всего на свете боявшаяся, чтобы к мужу не
возвратилась его прежняя страсть к картам.
Лябьев, в свою очередь, был весьма сконфужен таким замечанием жены.
- Что ж, что я был в клубе; я там выиграл, а не проиграл! - проговорил
он каким-то нетвердым голосом.
- Это ничего не значит, - возразила ему супруга, - сегодня ты выиграл,
а завтра проиграешь вдвое больше; и зачем ты опять начал играть, скажи,
пожалуйста?
- Ах, Муза, ты, я вижу, до сих пор меня не понимаешь! - произнес Лябьев
и взял себя за голову, как бы желая тем выразить, что его давно гложет
какое-то затаенное горе.
- Напротив, я тебя очень хорошо понимаю, - не согласилась с ним Муза
Николаевна, - тебе скучно без карт.
- Скучно; а почему мне скучно?
- Потому, что ты недоволен всем, что ты теперь ни напишешь.
- Да как же мне быть довольным? Даже друзья мои, которым когда я сыграю
что-нибудь свое, прималчивают, и если не хулят, то и не хвалят.
- Ну, что ж с этим делать? Надобно быть довольным тем, что есть; имя
себе ты сделал, - утешала его Муза Николаевна.
- Какое у меня имя! - возразил с досадой Лябьев. - Я не музыкант даже
настоящий, а только дилетант.
- Но что ж такое, что дилетант? Точно так же, как и другие; у вас все
больше дилетанты; это-то уж, Аркадий, я понимаю, потому что сама тоже
немножко принадлежу к вашему кругу.
- Нет, Михаил Иваныч Глинка не дилетант! - воскликнул, иронически
рассмеявшись, Лябьев. - Что такое его "Жизнь за царя"?.. Это целый мир,
который он создал один, без всяких хоть сколько-нибудь достойных ему
предшественников, - создал, легко сказать, оперу, большую, европейскую, а мы
только попискиваем романсики. Я вот просвистал удачно "Соловья" да тем и
кончил.
- Что ты говоришь: тем кончил? Мало ли твоих вещей? - продолжала
возражать Муза Николаевна.
- Вещичек, вещичек! - поправил ее Лябьев. - А все это отчего? Михаил
Иваныч вырос посреди оркестра настоящего, хорошего оркестра, который был у
его дяди, а потом мало ли у кого и где он учился: он брал уроки у Омана,
Ценнера, Карла Мейера, у Цейлера, да и не перечтешь всех, а я что?.. По
натуре моей, я знаю, что у меня был талант, но какое же музыкальное
воспитание я получил? Обо мне гораздо больше хлопотали, чтобы я чисто
произносил по-французски и хорошо танцевал.
- Этого уж не воротишь, - подхватила Муза Николаевна, - но мы должны
утешать себя теперь тем, что у нас сын будет музыкант, и мы его станем уж
серьезно учить.
- Непременно, непременно! - прокричал на всю комнату Лябьев. - Я продам
все, но повезу его в лучшую консерваторию в Европе.
- Прежде еще ты сам его должен учить, а потому тебе играть в карты
будет некогда.
На этих словах Музы Николаевны старая нянька ввела маленького Лябьева,
очень хорошенького собою мальчика, которому было уже три года.
Мать сейчас же посадила его себе на колени и спросила:
- Миша, ты будешь музыкантом?
- Да, - громко сказал Миша, мотнув своей большой курчавой головой.
- А кто из нас лучше играет: я или папаша?
- Он, папаша! - отвечал Миша и указал своим пухленьким пальцем на отца.
XIV
Музе Николаевне пришлось ехать в Кузьмищево, конечно, мимо знакомой нам
деревни Сосунцы, откуда повез ее тоже знакомый нам Иван Дорофеев, кот