Масоны


лись Терхов (гегелианец) и Антип
Ильич, на щеках которого тени не оставалось прежнего старческого румянца.
По окончании службы, когда начали выходить из церкви, то на паперти к
Сусанне Николаевне подошел Аггей Никитич; она, уже слышавшая от Лябьевых обо
всем, что с ним произошло, приветливо поклонилась ему, и Аггей Никитич
тихим, но вместе с тем умоляющим голосом проговорил:
- Сусанна Николаевна, позвольте мне быть на вашем вечернем собрании и
помянуть с другими душу Егора Егорыча.
Сусанна Николаевна сильно затруднилась, что ему отвечать.
- Я, право, не знаю, возможно ли это... - сказала она, боязливо
взглядывая на стоявшего около нее Сверстова.
- Я думаю, можно!.. Но лучше я прежде спрошу Сергея Степаныча, -
присовокупил он и проворно пошел обратно в церковь, где в сопровождении
старика Углакова Сергей Степаныч вместе с Батеневым рассматривали
изображения и надписи на церковных стенах, причем сей последний что-то такое
внушительно толковал.
Когда Сверстов передал Сергею Степанычу просьбу Аггея Никитича с
пояснением, что тот теперь миссионер и совсем готовый масон, то сей
последний возразил:
- Однако он не был нигде принят в ложу?
- Не был, потому что негде было принять, - объяснил Сверстов.
Сергей Степаныч некоторое время подумал.
- Я с своей стороны готов это дозволить господину Звереву, но как вот
другие! - произнес он и обратился к Батеневу, Углакову и Павлу Петровичу: -
Как вы, господа, полагаете?
Последние двое прямо объявили, что они согласны, но Батенев, злобно
усмехнувшись, сказал:
- Моя-с изба с краю, и я ничего не знаю.
- Разрешите господину Звереву быть на собрании! - проговорил Сергей
Степаныч Сверстову, который, возвратясь на паперть церкви, объявил Аггею
Никитичу:
- Можете быть!
Тот ему низко поклонился.
Сусанна Николаевна поехала в свою гостиницу в карете, сопровождаемая
Музой Николаевной, gnadige Frau и Терховым.

В подвальном этаже одного из домов около почтамта в сквозь завешанные
окна виднелось освещение. Часу в девятом вечера к этому дому стали
подъезжать возки и кареты. Экипажи, впрочем, сейчас же уезжали, а приехавшие
в них проходили пешком во внутренность двора. В сказанном подвальном
помещении должна была совершиться траурная масонская ложа по умершем брате
Firma Rupes. Все стены огромного помещения были выкрашены черной краской. На
просторной эстраде, обитой черным сукном, на том месте, где обыкновенно в
масонских ложах расстилался ковер, стоял черный гроб, окруженный тремя
подсвечниками со свечами. На крышке гроба, в ногах оного, лежал знак
великого мастера, а на черном пьедестале горел с благовонным курением спирт;
в голове гроба на крышке лежал венок из цветов, и тут же около стояла чаша с
солью. Все собравшиеся братья, в числе которых находились также Сусанна
Николаевна и gnadige Frau, были в черных одеждах или имели на стороне сердца
черный из лент приколотый бант, а иные - черный фл„р около левой руки.
Великий мастер, который был не кто иной, как Сергей Степаныч, в траурной
мантии и с золотым знаком гроссмейстера на шее, открыв ложу обычным
порядком, сошел со своего стула и, подойдя к гробу, погасил на западе одну
свечу, говоря: "Земля еси и в землю пойдеши!" При погашении второй свечи он
произнес: "Прискорбна есть душа моя даже