тно.
- Но что же вы будете там делать?
- Буду творить волю пославших мя! - произнес Аггей Никитич
многознаменательно. - Мне, впрочем, лучше об этом не говорить, а я поспешу
исполнить приказание Александра Яковлевича, который поручил мне спросить
вас, провезут ли тело Егора Егорыча через Москву?
- Непременно; иначе нельзя проехать в Кузьмищево, - отвечала Муза
Николаевна.
Аггей Никитич при этом потер себе лоб.
- В таком случае Александр Яковлевич, у которого я теперь живу,
предполагал бы устроить торжественную встречу для бренных останков, всем
дорогих, Егора Егорыча.
- Это бы очень было хорошо, - подхватила Муза Николаевна, - но я не
знаю ни того, куда писать сестре, ни того, когда она приедет сюда.
- Это, вероятно, узнается: тот же русский пишет Александру Яковлевичу,
что он будет уведомлять его по мере приближения тела к Петербургу.
"Опять этот русский!" - снова промелькнуло в уме Музы Николаевны, и у
нее даже зародилось подозрение касательно отношений этого русского к Сусанне
Николаевне.
Побеседовав таким образом с m-me Лябьевой, Аггей Никитич ушел от нее
под влиянием воспоминаний о пани Вибель. "Ты виноват и виноват!" - твердила
ему совесть, но когда он в своем длиннополом подряснике медленно переходил
пространство между Тверским бульваром и Страстным, то вдруг над самым ухом
его раздался крик: "Пади, пади!". Аггей Никитич взмахнул головой и
отшатнулся назад: на него наехал было фаэтон, в котором сидела расфранченная
до последней степени пани Вибель, а рядом с ней откупщик Рамзаев, гадкий,
безобразный и вдобавок еще пьяный. Аггей Никитич понял хорошо, что совесть
его в отношении этой госпожи должна была оставаться покойна. Тем не менее
эта мимолетная встреча потрясла все его существо. Почти шатаясь, он вошел на
Страстной бульвар, где, сев на лавочку, поник головой и прослезился.
XII
Перед обычным субботним обедом в Английском клубе некоторые из членов
что-то такое шепотом передавали друг другу, причем, вероятно, из опасения,
чтобы их не подслушали лакеи, старались говорить больше по-французски.
- Avez vous entendu?*
______________
* Слыхали ли вы об этом? (франц.).
- Oui, mais je voudrais savoir, ou cela aura lieu?*
______________
* Да, но я хотел бы знать, где это случилось? (франц.).
- Je ne puis rien vous dire la-dessus*.
______________
* Ничего большего я сказать вам не могу (франц.).
- Mais c'est fort dangereux!*
______________
* Но это ведь очень опасно! (франц.).
- Je crois bien, mais que voulez vous?.. Noblesse oblige*.
______________
* Я понимаю, но чего же вы хотите?.. Положение обязывает (франц.).
- Сергей Степаныч здесь?
- Говорят.
- Не говорят, а я сам его видел; он сегодня будет обедать здесь.
- Ах, как я рад этому!
Посреди такого галденья человек пять или шесть, все уже людей весьма
пожилых, ходили с заметно важными и исполненными таинственности лицами. Из
них по преимуществу кидались в глаза, во-первых, если только помнит его
читатель, Батенев, с орлиным носом, и потом другой господин, с
добродушнейшею физиономией и с полноватым животом гурмана, которого все
называли Павлом Петровичем. Эти пять - шесть человек на адресуемые к ним
вопросы одни отделывались
- Но что же вы будете там делать?
- Буду творить волю пославших мя! - произнес Аггей Никитич
многознаменательно. - Мне, впрочем, лучше об этом не говорить, а я поспешу
исполнить приказание Александра Яковлевича, который поручил мне спросить
вас, провезут ли тело Егора Егорыча через Москву?
- Непременно; иначе нельзя проехать в Кузьмищево, - отвечала Муза
Николаевна.
Аггей Никитич при этом потер себе лоб.
- В таком случае Александр Яковлевич, у которого я теперь живу,
предполагал бы устроить торжественную встречу для бренных останков, всем
дорогих, Егора Егорыча.
- Это бы очень было хорошо, - подхватила Муза Николаевна, - но я не
знаю ни того, куда писать сестре, ни того, когда она приедет сюда.
- Это, вероятно, узнается: тот же русский пишет Александру Яковлевичу,
что он будет уведомлять его по мере приближения тела к Петербургу.
"Опять этот русский!" - снова промелькнуло в уме Музы Николаевны, и у
нее даже зародилось подозрение касательно отношений этого русского к Сусанне
Николаевне.
Побеседовав таким образом с m-me Лябьевой, Аггей Никитич ушел от нее
под влиянием воспоминаний о пани Вибель. "Ты виноват и виноват!" - твердила
ему совесть, но когда он в своем длиннополом подряснике медленно переходил
пространство между Тверским бульваром и Страстным, то вдруг над самым ухом
его раздался крик: "Пади, пади!". Аггей Никитич взмахнул головой и
отшатнулся назад: на него наехал было фаэтон, в котором сидела расфранченная
до последней степени пани Вибель, а рядом с ней откупщик Рамзаев, гадкий,
безобразный и вдобавок еще пьяный. Аггей Никитич понял хорошо, что совесть
его в отношении этой госпожи должна была оставаться покойна. Тем не менее
эта мимолетная встреча потрясла все его существо. Почти шатаясь, он вошел на
Страстной бульвар, где, сев на лавочку, поник головой и прослезился.
XII
Перед обычным субботним обедом в Английском клубе некоторые из членов
что-то такое шепотом передавали друг другу, причем, вероятно, из опасения,
чтобы их не подслушали лакеи, старались говорить больше по-французски.
- Avez vous entendu?*
______________
* Слыхали ли вы об этом? (франц.).
- Oui, mais je voudrais savoir, ou cela aura lieu?*
______________
* Да, но я хотел бы знать, где это случилось? (франц.).
- Je ne puis rien vous dire la-dessus*.
______________
* Ничего большего я сказать вам не могу (франц.).
- Mais c'est fort dangereux!*
______________
* Но это ведь очень опасно! (франц.).
- Je crois bien, mais que voulez vous?.. Noblesse oblige*.
______________
* Я понимаю, но чего же вы хотите?.. Положение обязывает (франц.).
- Сергей Степаныч здесь?
- Говорят.
- Не говорят, а я сам его видел; он сегодня будет обедать здесь.
- Ах, как я рад этому!
Посреди такого галденья человек пять или шесть, все уже людей весьма
пожилых, ходили с заметно важными и исполненными таинственности лицами. Из
них по преимуществу кидались в глаза, во-первых, если только помнит его
читатель, Батенев, с орлиным носом, и потом другой господин, с
добродушнейшею физиономией и с полноватым животом гурмана, которого все
называли Павлом Петровичем. Эти пять - шесть человек на адресуемые к ним
вопросы одни отделывались