молчанием, а другие произносили: "Nous ne savons
rien!"*. Наконец появился Сергей Степаныч. Он прямо подошел к Батеневу и
спросил его:
______________
* Мы ничего не знаем! (франц.).
- Князь здесь?
- Нет, где ему? Совсем слепнет. Меня командировал за себя!
- Поэтому вы будете говорить речь вместо князя? - спросил с некоторым
беспокойством Сергей Степаныч.
- Я буду; хошь не хошь, а пой! - отвечал мрачным голосом Батенев.
В это же самое время на конце стола, за которым в числе других, по
преимуществу крупных чиновников Москвы, сидел обер-полицеймейстер,
происходил такого рода разговор.
- Правда ли, что тело Марфина привезли из-за границы в Москву? -
спросил обер-полицеймейстера хорошо нам по своим похождениям известный
камер-юнкер, а ныне уже даже камергер.
- Правда, - отвечал тот ему неохотно и направил свой взгляд к тому
месту обеденного стола, где помещался Сергей Степаныч вместе с Батеневым и
Павлом Петровичем.
- Но говорят, что они устраивают совершить траурную ложу?
- Вы, может быть, это знаете, а я нет, - ответил ему с явным презрением
обер-полицеймейстер.
Камергер немного прикусил язык.
- Вот они, эти господа! Какие-нибудь невинные удовольствия на афинских
вечерах запрещают, а тут черт знает что затевают, это ничего! - шепнул он
шипящим голосом своему соседу, который в ответ на это только отвернулся от
камергера: явно, что monsieur le chambellan* потерял всякий престиж в la
haute volee**.
______________
* господин камергер (франц.).
** в высших сферах (франц.).
Когда за жарким стали в разных группах пить шампанское, то
обер-полицеймейстер, взяв бокал, подошел к Сергею Степанычу.
- Не могу удержаться, чтобы не выпить за ваш благополучный приезд сюда,
- сказал он.
- Grand merci!* - ответил Сергей Степаныч. Затем он проворно поднялся
со стула и, взяв обер-полицеймейстера под руку, отвел его несколько в
сторону от обеденного стола. - Надеюсь, что нам позволят прах нашего
достойного друга почтить, как он заслужил того? - спросил он вполголоса.
______________
* Премного благодарен! (франц.).
- Я говорил сегодня об этом с генерал-губернатором, - отвечал
обер-полицеймейстер, - он разрешает и просит только, чтобы не было большой
огласки.
- Никакой! Будут только свои, - ответил Сергей Степаныч и сел опять на
прежнее место.
На другой день в почтамтской церкви архангела Гавриила совершилась
заупокойная обедня по усопшем болярине Егоре Егорыче Марфине. Священники
были облачены в черные ризы, а равно и большая часть публики являла на себе
признаки траура. В толпе молящихся было очень много знакомых нам лиц. Прежде
всех, конечно, Сусанна Николаевна, похудевшая, истомленная, и вместе с тем в
ее прекрасных глазах выражалась какая-то уверенность, что умерший
преисполнен теперь радостей загробной жизни. Около нее стояли Сергей
Степаныч и Лябьевы, муж и жена, gnadige Frau и Сверстов, который своей
растрепанной физиономией напоминал доброго и печального пуделя, измученного
хлопотами по чужим горям. На мужской, собственно, половине стояли совсем
сгорбившийся, сморщенный, как старый гриб, Углаков, Батенев и Павел
Петрович, а также и Аггей Никитич Зверев, в скромной одежде монастырского
послушника. У самых дверей храма видне
rien!"*. Наконец появился Сергей Степаныч. Он прямо подошел к Батеневу и
спросил его:
______________
* Мы ничего не знаем! (франц.).
- Князь здесь?
- Нет, где ему? Совсем слепнет. Меня командировал за себя!
- Поэтому вы будете говорить речь вместо князя? - спросил с некоторым
беспокойством Сергей Степаныч.
- Я буду; хошь не хошь, а пой! - отвечал мрачным голосом Батенев.
В это же самое время на конце стола, за которым в числе других, по
преимуществу крупных чиновников Москвы, сидел обер-полицеймейстер,
происходил такого рода разговор.
- Правда ли, что тело Марфина привезли из-за границы в Москву? -
спросил обер-полицеймейстера хорошо нам по своим похождениям известный
камер-юнкер, а ныне уже даже камергер.
- Правда, - отвечал тот ему неохотно и направил свой взгляд к тому
месту обеденного стола, где помещался Сергей Степаныч вместе с Батеневым и
Павлом Петровичем.
- Но говорят, что они устраивают совершить траурную ложу?
- Вы, может быть, это знаете, а я нет, - ответил ему с явным презрением
обер-полицеймейстер.
Камергер немного прикусил язык.
- Вот они, эти господа! Какие-нибудь невинные удовольствия на афинских
вечерах запрещают, а тут черт знает что затевают, это ничего! - шепнул он
шипящим голосом своему соседу, который в ответ на это только отвернулся от
камергера: явно, что monsieur le chambellan* потерял всякий престиж в la
haute volee**.
______________
* господин камергер (франц.).
** в высших сферах (франц.).
Когда за жарким стали в разных группах пить шампанское, то
обер-полицеймейстер, взяв бокал, подошел к Сергею Степанычу.
- Не могу удержаться, чтобы не выпить за ваш благополучный приезд сюда,
- сказал он.
- Grand merci!* - ответил Сергей Степаныч. Затем он проворно поднялся
со стула и, взяв обер-полицеймейстера под руку, отвел его несколько в
сторону от обеденного стола. - Надеюсь, что нам позволят прах нашего
достойного друга почтить, как он заслужил того? - спросил он вполголоса.
______________
* Премного благодарен! (франц.).
- Я говорил сегодня об этом с генерал-губернатором, - отвечал
обер-полицеймейстер, - он разрешает и просит только, чтобы не было большой
огласки.
- Никакой! Будут только свои, - ответил Сергей Степаныч и сел опять на
прежнее место.
На другой день в почтамтской церкви архангела Гавриила совершилась
заупокойная обедня по усопшем болярине Егоре Егорыче Марфине. Священники
были облачены в черные ризы, а равно и большая часть публики являла на себе
признаки траура. В толпе молящихся было очень много знакомых нам лиц. Прежде
всех, конечно, Сусанна Николаевна, похудевшая, истомленная, и вместе с тем в
ее прекрасных глазах выражалась какая-то уверенность, что умерший
преисполнен теперь радостей загробной жизни. Около нее стояли Сергей
Степаныч и Лябьевы, муж и жена, gnadige Frau и Сверстов, который своей
растрепанной физиономией напоминал доброго и печального пуделя, измученного
хлопотами по чужим горям. На мужской, собственно, половине стояли совсем
сгорбившийся, сморщенный, как старый гриб, Углаков, Батенев и Павел
Петрович, а также и Аггей Никитич Зверев, в скромной одежде монастырского
послушника. У самых дверей храма видне