емле!
- Не от Сусанны же, в самом деле, он помер; это будет безбожная клевета
на сестру! - возразила с досадой Муза Николаевна.
- От нее ли или от чего другого, только начал пить да пить; а ведь этот
хмельной богатырь хоть кого сломит.
- Пить он начал никак не по милости сестры, потому что пил еще прежде!
- оспаривала Муза Николаевна. - Кроме того, у него другая привязанность
была, которая, говорят, точно что измучила его.
- Это что за привязанность! Он держал ее, чтобы только размыкать горе;
говорить тут нечего: все вы, барыни, как-то на это нежалостливы; вам бы
самим было хорошо да наряжаться было бы во что, а там хошь трава не расти -
есть ли около вас, кого вы любите, али нет, вам все равно! Мы, цыганки,
горячее вас сердцем: любить, так уж любить без оглядки. Недаром ваши мужчины
нас хвалят больше, чем вас... Сколько мне тоже говорили: "Что, говорит, наши
барыни? Это квашенки крупичатые, а вы, говорит, железо каленое". Так я
сказываю, а? - заключила Аграфена Васильевна, обращаясь к Лябьеву.
- Пожалуй, что и так! - отвечал тот.
При подобном разговоре Муза Николаевна, разумеется, могла только
краснеть.
Невдолге после того для упомянутого мною швейцара выпало опять
щекотливое объяснение с одним из незнакомых ему посетителей, который,
пожалуй бы, и не простому солдату мог внушить недоумение. Во-первых, это был
как бы монах, в скуфье и в одном подряснике, перетянутом широким кожаным
поясом; его значительно поседевшие волосы были, видимо, недавно стрижены и
не вполне еще отросли, и вместе с тем на шее у него висел орден Станислава,
а на груди красовались Анна и две медали, турецкой и польской кампаний.
Подозрительный страж предположил, что это был какой-нибудь мошенник и
нарочно так нарядился, а потому он спросил этого странного посетителя по
своей манере довольно грубо:
- Кто вы такой и что вам надо?
- Я миссионер и желаю видеть господина Лябьева, - отвечал (читатель,
конечно, уже догадался) Аггей Никитич.
Солдат пришел в окончательное недоумение: пустить или прогнать этого
барина?
- Да вы из полковых дьячков, что ли? - придумал он спросить.
- Вроде того; я имею письмо к господину Лябьеву от его
превосходительства Александра Яковлевича Углакова.
Как только услышал солдат о письме, так, даже не обратив внимания на
то, что оно было от какого-то его превосходительства, не пустил бы,
вероятно, Аггея Никитича; но в это время вышел из своей квартиры Аркадий
Михайлыч, собравшийся куда-то уходить, что увидав, солдат радостным голосом
воскликнул:
- Да вон он, господин Лябьев!.. К вам опять какой-то пришел, -
присовокупил он сему последнему.
Аггей Никитич поспешил уже не по-светски, а по-монашески поклониться
Лябьеву, которого поклон этот и вообще вся наружность Аггея Никитича тоже
удивили.
- Я знакомый человек Егора Егорыча, облагодетельствованный им, и меня
прислал к вам, как к ближайшим родственникам Егора Егорыча, Александр
Яковлич Углаков.
С этими словами Аггей Никитич вручил Лябьеву письмо от Углакова,
пробежав которое тот с заметною аттенцией просил Аггея Никитича пожаловать
наверх, а вместе с тем и сам с ним воротился назад. Видевший все это
унтер-офицер решил в мыслях своих, что это, должно быть, не дьячок, а
священник полковой.
Введя Агге
- Не от Сусанны же, в самом деле, он помер; это будет безбожная клевета
на сестру! - возразила с досадой Муза Николаевна.
- От нее ли или от чего другого, только начал пить да пить; а ведь этот
хмельной богатырь хоть кого сломит.
- Пить он начал никак не по милости сестры, потому что пил еще прежде!
- оспаривала Муза Николаевна. - Кроме того, у него другая привязанность
была, которая, говорят, точно что измучила его.
- Это что за привязанность! Он держал ее, чтобы только размыкать горе;
говорить тут нечего: все вы, барыни, как-то на это нежалостливы; вам бы
самим было хорошо да наряжаться было бы во что, а там хошь трава не расти -
есть ли около вас, кого вы любите, али нет, вам все равно! Мы, цыганки,
горячее вас сердцем: любить, так уж любить без оглядки. Недаром ваши мужчины
нас хвалят больше, чем вас... Сколько мне тоже говорили: "Что, говорит, наши
барыни? Это квашенки крупичатые, а вы, говорит, железо каленое". Так я
сказываю, а? - заключила Аграфена Васильевна, обращаясь к Лябьеву.
- Пожалуй, что и так! - отвечал тот.
При подобном разговоре Муза Николаевна, разумеется, могла только
краснеть.
Невдолге после того для упомянутого мною швейцара выпало опять
щекотливое объяснение с одним из незнакомых ему посетителей, который,
пожалуй бы, и не простому солдату мог внушить недоумение. Во-первых, это был
как бы монах, в скуфье и в одном подряснике, перетянутом широким кожаным
поясом; его значительно поседевшие волосы были, видимо, недавно стрижены и
не вполне еще отросли, и вместе с тем на шее у него висел орден Станислава,
а на груди красовались Анна и две медали, турецкой и польской кампаний.
Подозрительный страж предположил, что это был какой-нибудь мошенник и
нарочно так нарядился, а потому он спросил этого странного посетителя по
своей манере довольно грубо:
- Кто вы такой и что вам надо?
- Я миссионер и желаю видеть господина Лябьева, - отвечал (читатель,
конечно, уже догадался) Аггей Никитич.
Солдат пришел в окончательное недоумение: пустить или прогнать этого
барина?
- Да вы из полковых дьячков, что ли? - придумал он спросить.
- Вроде того; я имею письмо к господину Лябьеву от его
превосходительства Александра Яковлевича Углакова.
Как только услышал солдат о письме, так, даже не обратив внимания на
то, что оно было от какого-то его превосходительства, не пустил бы,
вероятно, Аггея Никитича; но в это время вышел из своей квартиры Аркадий
Михайлыч, собравшийся куда-то уходить, что увидав, солдат радостным голосом
воскликнул:
- Да вон он, господин Лябьев!.. К вам опять какой-то пришел, -
присовокупил он сему последнему.
Аггей Никитич поспешил уже не по-светски, а по-монашески поклониться
Лябьеву, которого поклон этот и вообще вся наружность Аггея Никитича тоже
удивили.
- Я знакомый человек Егора Егорыча, облагодетельствованный им, и меня
прислал к вам, как к ближайшим родственникам Егора Егорыча, Александр
Яковлич Углаков.
С этими словами Аггей Никитич вручил Лябьеву письмо от Углакова,
пробежав которое тот с заметною аттенцией просил Аггея Никитича пожаловать
наверх, а вместе с тем и сам с ним воротился назад. Видевший все это
унтер-офицер решил в мыслях своих, что это, должно быть, не дьячок, а
священник полковой.
Введя Агге