ождавшая свою пани в первый ее побег от мужа и ныне, как мы видим, при
ней состоящая, была самым преданным и верным другом Марьи Станиславовны в
силу того, может быть, что своими нравственными качествами и отчасти даже
наружностью представляла собой как бы повторение той: также довольно
стройная, также любящая кокетливо одеться, она была столь же, если еще не
больше, склонна увлекаться коварными мужчинами, а равно и с своей стороны
поковарствовать против них. В настоящем случае Танюша, провожая по лестнице
Аггея Никитича, не преминула ему сказать:
- Вам ничего не говорила Марья Станиславовна?
- Нет! - отвечал он. - Я вижу, что она какая-то скучная, и спрашивал
даже ее; она говорит, что ничего.
- Как ничего! - произнесла, усмехнувшись, Танюша. - У них ни копейки
нет денег; издержали все на платье, а теперь и сидим на бобах.
- Но стоит ли от этого быть скучною? - заметил Аггей Никитич.
- Конечно-с; но лавочники эти проклятые пристают, когда им заплатят! -
объяснила Танюша.
В первые минуты Аггей Никитич мысленно попенял на Марью Станиславовну
за ее скрытность, а обсудив потом, увидел в этом величайшее благородство с
ее стороны и, конечно, счел себя обязанным помочь пани Вибель, хоть это было
ему не так легко, ибо у него самого имелось в кошельке только пять рублей.
Взять у приходо-расходчика вперед жалованье можно было бы, но Аггей Никитич
по своей щепетильности в службе никогда не делал этого. "Ба!" - воскликнул
он вдруг, ударив себя по лбу и тем тоном, каким некогда Архимед произнес
эврика! - и эврика Аггея Никитича состояла в том, что он вспомнил о
тяжелейших карманных золотых часах покойного отца, а также о дюжине столовых
ложек и предположил часы продать, а ложки заложить. Вырученная за это сумма,
конечно, была не бог знает как велика; но все-таки Аггей Никитич, втайне
торжествуя, принес ее к пани Вибель и первоначально сказал:
- Мери (Аггей Никитич именовал так пани Вибель, запомнив, что в "Герое
нашего времени" так называли княжну Лиговскую), вам, вероятно, первое
обзаведение вашего хозяйства вскочило в копеечку, и вот возьмите,
пожалуйста, эти деньги, которые у меня совершенно лишние.
Пани Вибель не разыгрывала на этот раз комедии, а взяв торопливо
подаваемые ей Аггеем Никитичем ассигнации, принялась его целовать, мысленно
обещаясь самой себе не мотать больше, каковое намерение она в продолжение
месяца строго исполняла, и месяц этот можно назвать счастливейшим месяцем
любви Аггея Никитича и пани Вибель. Они никого не видели, ни о чем не
слыхали и только иногда по темным вечерам прокатывались в дрожках Аггея
Никитича по городу, причем однажды он уговорил Марью Станиславовну заехать к
нему на квартиру, где провел ее прямо в свой кабинет, в котором были
развешаны сохраняемые им еще изображения красивых женщин.
- А это все дамы, в которых вы были влюблены! - воскликнула пани.
- Я никогда их не видел, это картины, а не портреты!
- Э, не лгите, пожалуйста! - возразила ему пани.
- Уверяю вас! - утверждал Аггей Никитич, усаживаясь вместе с Марьей
Станиславовной на диван и обнимая ее одной рукой за талию. - Я, - продолжал
он, имея при этом весело-томные глаза, - настоящим образом был только
влюблен в тебя и прежде еще в одну прелестную девушку - Людмилу Рыжову.
- Где же теперь эта девушка? - спросила Марья Станис
ней состоящая, была самым преданным и верным другом Марьи Станиславовны в
силу того, может быть, что своими нравственными качествами и отчасти даже
наружностью представляла собой как бы повторение той: также довольно
стройная, также любящая кокетливо одеться, она была столь же, если еще не
больше, склонна увлекаться коварными мужчинами, а равно и с своей стороны
поковарствовать против них. В настоящем случае Танюша, провожая по лестнице
Аггея Никитича, не преминула ему сказать:
- Вам ничего не говорила Марья Станиславовна?
- Нет! - отвечал он. - Я вижу, что она какая-то скучная, и спрашивал
даже ее; она говорит, что ничего.
- Как ничего! - произнесла, усмехнувшись, Танюша. - У них ни копейки
нет денег; издержали все на платье, а теперь и сидим на бобах.
- Но стоит ли от этого быть скучною? - заметил Аггей Никитич.
- Конечно-с; но лавочники эти проклятые пристают, когда им заплатят! -
объяснила Танюша.
В первые минуты Аггей Никитич мысленно попенял на Марью Станиславовну
за ее скрытность, а обсудив потом, увидел в этом величайшее благородство с
ее стороны и, конечно, счел себя обязанным помочь пани Вибель, хоть это было
ему не так легко, ибо у него самого имелось в кошельке только пять рублей.
Взять у приходо-расходчика вперед жалованье можно было бы, но Аггей Никитич
по своей щепетильности в службе никогда не делал этого. "Ба!" - воскликнул
он вдруг, ударив себя по лбу и тем тоном, каким некогда Архимед произнес
эврика! - и эврика Аггея Никитича состояла в том, что он вспомнил о
тяжелейших карманных золотых часах покойного отца, а также о дюжине столовых
ложек и предположил часы продать, а ложки заложить. Вырученная за это сумма,
конечно, была не бог знает как велика; но все-таки Аггей Никитич, втайне
торжествуя, принес ее к пани Вибель и первоначально сказал:
- Мери (Аггей Никитич именовал так пани Вибель, запомнив, что в "Герое
нашего времени" так называли княжну Лиговскую), вам, вероятно, первое
обзаведение вашего хозяйства вскочило в копеечку, и вот возьмите,
пожалуйста, эти деньги, которые у меня совершенно лишние.
Пани Вибель не разыгрывала на этот раз комедии, а взяв торопливо
подаваемые ей Аггеем Никитичем ассигнации, принялась его целовать, мысленно
обещаясь самой себе не мотать больше, каковое намерение она в продолжение
месяца строго исполняла, и месяц этот можно назвать счастливейшим месяцем
любви Аггея Никитича и пани Вибель. Они никого не видели, ни о чем не
слыхали и только иногда по темным вечерам прокатывались в дрожках Аггея
Никитича по городу, причем однажды он уговорил Марью Станиславовну заехать к
нему на квартиру, где провел ее прямо в свой кабинет, в котором были
развешаны сохраняемые им еще изображения красивых женщин.
- А это все дамы, в которых вы были влюблены! - воскликнула пани.
- Я никогда их не видел, это картины, а не портреты!
- Э, не лгите, пожалуйста! - возразила ему пани.
- Уверяю вас! - утверждал Аггей Никитич, усаживаясь вместе с Марьей
Станиславовной на диван и обнимая ее одной рукой за талию. - Я, - продолжал
он, имея при этом весело-томные глаза, - настоящим образом был только
влюблен в тебя и прежде еще в одну прелестную девушку - Людмилу Рыжову.
- Где же теперь эта девушка? - спросила Марья Станис