Масоны


атко, ты у меня умный, и какие мы с паном Зверевым дураки
против тебя!
- Учитесь, читайте, слушайте меня, и вы поумнеете! - утешал ее
аптекарь.
- Нет, кажется, мы никогда не поумнеем, - сказала совершенно как бы
искренним голосом пани и затем нежно прильнула головой к плечу мужа, что
вызвало его тоже на нежнейший поцелуй, который старик напечатлел на ее лбу,
а она после того поспешила слегка обтереть рукой это место на лбу.
Пока все это происходило, злобствующий молодой аптекарский помощник, с
которым пани Вибель (греха этого нечего теперь таить) кокетничала и даже
поощряла его большими надеждами до встречи с Аггеем Никитичем, помощник этот
шел к почтмейстеру, аки бы к другу аптекаря, и, застав того мрачно
раскладывавшим один из сложнейших пасьянсов, прямо объяснил, что явился к
нему за советом касательно Herr Вибеля, а затем, рассказав все происшествие
прошедшей ночи, присовокупил, что соскочивший со стены человек был исправник
Зверев, так как на месте побега того был найден выроненный Аггеем Никитичем
бумажник, в котором находилась записка пани Вибель, ясно определявшая ее
отношения к господину Звереву. Почтмейстер, рассмотрев этот бумажник и
прочитав записку молодой пани, исполнился заметной радостью: он давно уже
был ужасным ненавистником женщин, и особенно молодых!
- Я не знаю, как мне тут поступить? - спросил его аптекарский помощник.
- Никак! - отрезал ему почтмейстер. - Бумажник этот я возьму у вас и
все сделаю за вас.
- Но Herr Вибель, пожалуй, рассердится, что я сказал не ему, а вам, -
возразил было помощник.
- А пускай его сердится; мне разве в первый раз с ним ссориться? -
отвечал совершенно равнодушно почтмейстер, вовсе, кажется, не думавший, что
может произойти из всего этого для Вибеля, а равно и для аптекарского
помощника, помышляя единственно о том, как он преподнесет пакостную весть
своему другу Вибелю. Вообще преподносить подобные вести было страстью этого
густобрового масона, так что он имел даже в обществе название коршуна, и
многие знакомые его при встрече с ним без церемонии говорили ему: "Ну,
прокаркайте что-нибудь!" - и почтмейстер почти каждый раз находил что-нибудь
прокаркать. В настоящем случае он, отправившись на другой же день к своему
другу, прокаркал пакостную весть в коротких словах и передал при этом как
бумажник Аггея Никитича, так и письмо пани Вибель. Старый аптекарь, несмотря
на свой спокойный и твердый характер, побледнел и, мрачно взглянув на
почтмейстера, тоже мрачно смотревшего на своего друга, сказал:
- Это не ваше дело, и вы напрасно в него вмешались.
- А коли не мое, так прощайте!.. Расхлебывайте сами, как знаете! -
сказал почтмейстер и, проходя мимо помощника, не преминул и тому прокаркать:
- Вас, вероятно, выгонят!
Тот на это пожал лишь плечами и нисколько не раскаивался в своем
поступке: до того сильно было в нем чувство злобы и ревности!
Целые два дня после того старый аптекарь ничего не предпринимал и
ничего не говорил жене. Наконец, на третий день, когда она к нему пришла в
кабинет, заискивающая и ласкающаяся, он проговорил ей:
- Отчего к нам так давно не является господин Зверев?
- Вероятно, он уехал в уезд, - ответила пани на первых порах бойко.
- Может быть, я мешаю ему бывать у вас? - спросил вдруг аптекарь.
Тут уж пани вспыхнула и растеря