етели, - сказала она строго мужу, - и говорил,
по-моему, совершенно справедливо, что добродетель есть голос нашего сердца,
что когда мы его слушаемся, тогда мы добродетельны, а когда не слушаемся, то
притворщики.
- Так, так! - подтвердил на свою голову старый аптекарь.
- И что сердце наше есть наша совесть! - заключила пани Вибель.
- И это так, но я сказал, что неиспорченное сердце, - возразил ей муж,
- ибо многими за голос сердца принимается не нравственная потребность
справедливости и любви, а скорей пожелания телесные, тщеславные, гневные,
эгоистические, говоря о которых, мы, пожалуй, можем убедить других; но ими
никогда нельзя убедить самого себя, потому что в глубине нашей совести мы
непременно будем чувствовать, что это не то, нехорошо, ненравственно.
- Э, очень это туманно! - произнесла пани Вибель. - Пей, татко, лучше
чай, а вы, пан Зверев, не слушайте его больше!
Вибель добродушно улыбнулся.
- Какова деспотка! - воскликнул он, показывая Аггею Никитичу на жену.
Тот при этом невольно потупился, втайне думая, что с какой бы радостью
он подчинился на всю жизнь такой очаровательной деспотке.
Дело Тулузова, как надобно было ожидать, уездный суд решил весьма скоро
и представил на ревизию в уголовную палату. По этому решению Тулузов
оставлен был в подозрении и вместе с делом перевезен из уездного острога в
губернский, откуда его, впрочем, немедля выпустили и оставили содержаться
под присмотром полиции у себя на квартире.
Услыхав обо всем этом, Аггей Никитич только пожимал плечами, но ни
строчки не написал о том ни Егору Егорычу, ни Сверстову, ибо ему было не до
того: он ждал все благоприятной минуты для объяснения с пани Вибель, или с
Марьей Станиславовной, как пора мне, наконец, назвать ее по имени, и удобная
минута эта встретилась. Откупщик, обрадованный улучшением положения своего
патрона, вознамерился всему обществу уездного города задать пир велий и
придумал для этого пира форму пикника с катаньем по озеру на лодках. В
помощь себе для составления программы этого увеселения Рамзаев пригласил
Аггея Никитича, который с величайшим удовольствием изъявил готовность на то.
Между ними положено было впереди всех ехать на лодке самому откупщику с
музыкантами и хором певцов. Следовавшая за ним большая и разукрашенная лодка
предназначалась для почтенных лиц общества, а именно: для госпожи откупщицы,
для Миропы Дмитриевны и еще для двух - трех дам из толстых; старый
ополченец, почтмейстер и аптекарь тоже отнесены были к этому разряду.
Замыкать это шествие должен был Аггей Никитич на небольшом катере, рулем
которого он взялся лично управлять; сопутниками же его были все молодые
особы, то есть пани Вибель, долговязая дочь ополченца вместе с женихом своим
- инвалидным поручиком, и еще несколько неуклюжих девиц. Далее возник
вопрос: куда наши плаватели пристанут, где бы они могли потанцевать и
поужинать? Вопрос этот сверх ожидания разрешил Вибель, сказав, что у одного
его приятеля - Дмитрия Васильича Кавинина, о котором, если помнит читатель,
упоминал Сергей Степаныч в своем разговоре с Егором Егорычем, - можно
попросить позволения отпраздновать сей пикник в усадьбе того, в саду,
который, по словам Вибеля, мог назваться королевским садом. Все, разумеется,
изъявили на это согласие, и через неделю же Вибель прислал откупщику мало
чт
по-моему, совершенно справедливо, что добродетель есть голос нашего сердца,
что когда мы его слушаемся, тогда мы добродетельны, а когда не слушаемся, то
притворщики.
- Так, так! - подтвердил на свою голову старый аптекарь.
- И что сердце наше есть наша совесть! - заключила пани Вибель.
- И это так, но я сказал, что неиспорченное сердце, - возразил ей муж,
- ибо многими за голос сердца принимается не нравственная потребность
справедливости и любви, а скорей пожелания телесные, тщеславные, гневные,
эгоистические, говоря о которых, мы, пожалуй, можем убедить других; но ими
никогда нельзя убедить самого себя, потому что в глубине нашей совести мы
непременно будем чувствовать, что это не то, нехорошо, ненравственно.
- Э, очень это туманно! - произнесла пани Вибель. - Пей, татко, лучше
чай, а вы, пан Зверев, не слушайте его больше!
Вибель добродушно улыбнулся.
- Какова деспотка! - воскликнул он, показывая Аггею Никитичу на жену.
Тот при этом невольно потупился, втайне думая, что с какой бы радостью
он подчинился на всю жизнь такой очаровательной деспотке.
Дело Тулузова, как надобно было ожидать, уездный суд решил весьма скоро
и представил на ревизию в уголовную палату. По этому решению Тулузов
оставлен был в подозрении и вместе с делом перевезен из уездного острога в
губернский, откуда его, впрочем, немедля выпустили и оставили содержаться
под присмотром полиции у себя на квартире.
Услыхав обо всем этом, Аггей Никитич только пожимал плечами, но ни
строчки не написал о том ни Егору Егорычу, ни Сверстову, ибо ему было не до
того: он ждал все благоприятной минуты для объяснения с пани Вибель, или с
Марьей Станиславовной, как пора мне, наконец, назвать ее по имени, и удобная
минута эта встретилась. Откупщик, обрадованный улучшением положения своего
патрона, вознамерился всему обществу уездного города задать пир велий и
придумал для этого пира форму пикника с катаньем по озеру на лодках. В
помощь себе для составления программы этого увеселения Рамзаев пригласил
Аггея Никитича, который с величайшим удовольствием изъявил готовность на то.
Между ними положено было впереди всех ехать на лодке самому откупщику с
музыкантами и хором певцов. Следовавшая за ним большая и разукрашенная лодка
предназначалась для почтенных лиц общества, а именно: для госпожи откупщицы,
для Миропы Дмитриевны и еще для двух - трех дам из толстых; старый
ополченец, почтмейстер и аптекарь тоже отнесены были к этому разряду.
Замыкать это шествие должен был Аггей Никитич на небольшом катере, рулем
которого он взялся лично управлять; сопутниками же его были все молодые
особы, то есть пани Вибель, долговязая дочь ополченца вместе с женихом своим
- инвалидным поручиком, и еще несколько неуклюжих девиц. Далее возник
вопрос: куда наши плаватели пристанут, где бы они могли потанцевать и
поужинать? Вопрос этот сверх ожидания разрешил Вибель, сказав, что у одного
его приятеля - Дмитрия Васильича Кавинина, о котором, если помнит читатель,
упоминал Сергей Степаныч в своем разговоре с Егором Егорычем, - можно
попросить позволения отпраздновать сей пикник в усадьбе того, в саду,
который, по словам Вибеля, мог назваться королевским садом. Все, разумеется,
изъявили на это согласие, и через неделю же Вибель прислал откупщику мало
чт