ублично!" (франц.).
Застав жену на афинском вечере, Тулузов первоначально напугал ее,
сказав, что она будет арестована, а лотом объяснил, что ей можно откупиться
от этой беды только тем, если она даст ему, Тулузову, купчую крепость на
деревню Федюхино, по которой значится записанным Савелий Власьев - человек
весьма нужный для него в настоящее время. Екатерина Петровна, пристыженная и
растерявшаяся, согласилась и на другой же день, как мы знаем, продала по
купчей это именьице Тулузову, и затем супруги совершенно перестали видаться.
Но так как вся Москва почти знала, что генерал-губернатор весьма милостиво
взглянул на афинские сборища, то оные были возобновлены, и в них принялись
участвовать прежние дамы, не выключая и Екатерины Петровны, которая, однако,
к великому огорчению своему, перестала на этих сборищах встречать
театрального жен-премьера, до такой степени напуганного происшедшим
скандалом, что он не являлся более и на дом к Екатерине Петровне. Как бы на
выручку ее из горестного одиночества на афинские сборища успел пробраться
знакомый нам камер-юнкер и сразу же стал ухаживать за m-me Тулузовой.
Конечно, такой мизерный господин для всякой женщины не большою был находкой;
но по пословице: на безрыбье и рак рыба, сверх того, если принять в расчет
собственное признание Екатерины Петровны, откровенно говорившей своим
приятельницам, что она без привязанности не может жить, то весьма будет
понятно, что она уступила ухаживаньям камер-юнкера и даже совершенно
утешилась в потере красивого жен-премьера. Камер-юнкер, с восторгом занявший
такого рода пост около m-me Тулузовой, оказался столь же, если еще не
больше, трусливым по характеру, как и юный театральный любовник, так что
всякий раз, когда бывал у Екатерины Петровны, то ему чудилось, что вот
сойдет сейчас сверху скотина Тулузов и велит его отдуть палками. Чтобы
спасти себя от подобного неприятного казуса, камер-юнкер придумал
рассказывать Екатерине Петровне городские слухи, в которых будто бы все ее
осуждали единогласно, что она после такого варварского с ней поступка мужа
продолжает с ним жить, тем более, что она сама имеет совершенно независимое
от него состояние. Сначала Екатерина Петровна возражала несколько и
говорила, что разойтись с мужем вовсе не так легко, особенно с таким
человеком, как Тулузов, потому что он решится на все.
- Тогда и против него надобно решиться на все! - возразил камер-юнкер.
- Но что же я ему могу сделать? - спросила Екатерина Петровна.
Камер-юнкер даже рассмеялся при таком наивном, по его мнению, вопросе
ее.
- Все, что вы захотите! - воскликнул он. - Неужели вы не чувствуете, в
какое время мы живем? Сколь ни грубый город Москва, но все-таки общественное
мнение в подобных случаях всегда стоит за женщину.
Екатерина Петровна хоть соглашалась, что нынче действительно стали
отстаивать слабых, бедных женщин, но все-таки сделать какой-нибудь
решительный шаг колебалась, считая Тулузова почти не за человека, а за
дьявола. Тогда камер-юнкер, как сам человек мнительный и способный придумать
всевозможные опасности, навел ее за одним секретным ужином на другого рода
страх.
- Наконец, - сказал он, - муж ваш, имея в виду седьмую часть вашего
состояния, способен отравить вас!
Такое предположение Екатерину Петровну поразило.
Застав жену на афинском вечере, Тулузов первоначально напугал ее,
сказав, что она будет арестована, а лотом объяснил, что ей можно откупиться
от этой беды только тем, если она даст ему, Тулузову, купчую крепость на
деревню Федюхино, по которой значится записанным Савелий Власьев - человек
весьма нужный для него в настоящее время. Екатерина Петровна, пристыженная и
растерявшаяся, согласилась и на другой же день, как мы знаем, продала по
купчей это именьице Тулузову, и затем супруги совершенно перестали видаться.
Но так как вся Москва почти знала, что генерал-губернатор весьма милостиво
взглянул на афинские сборища, то оные были возобновлены, и в них принялись
участвовать прежние дамы, не выключая и Екатерины Петровны, которая, однако,
к великому огорчению своему, перестала на этих сборищах встречать
театрального жен-премьера, до такой степени напуганного происшедшим
скандалом, что он не являлся более и на дом к Екатерине Петровне. Как бы на
выручку ее из горестного одиночества на афинские сборища успел пробраться
знакомый нам камер-юнкер и сразу же стал ухаживать за m-me Тулузовой.
Конечно, такой мизерный господин для всякой женщины не большою был находкой;
но по пословице: на безрыбье и рак рыба, сверх того, если принять в расчет
собственное признание Екатерины Петровны, откровенно говорившей своим
приятельницам, что она без привязанности не может жить, то весьма будет
понятно, что она уступила ухаживаньям камер-юнкера и даже совершенно
утешилась в потере красивого жен-премьера. Камер-юнкер, с восторгом занявший
такого рода пост около m-me Тулузовой, оказался столь же, если еще не
больше, трусливым по характеру, как и юный театральный любовник, так что
всякий раз, когда бывал у Екатерины Петровны, то ему чудилось, что вот
сойдет сейчас сверху скотина Тулузов и велит его отдуть палками. Чтобы
спасти себя от подобного неприятного казуса, камер-юнкер придумал
рассказывать Екатерине Петровне городские слухи, в которых будто бы все ее
осуждали единогласно, что она после такого варварского с ней поступка мужа
продолжает с ним жить, тем более, что она сама имеет совершенно независимое
от него состояние. Сначала Екатерина Петровна возражала несколько и
говорила, что разойтись с мужем вовсе не так легко, особенно с таким
человеком, как Тулузов, потому что он решится на все.
- Тогда и против него надобно решиться на все! - возразил камер-юнкер.
- Но что же я ему могу сделать? - спросила Екатерина Петровна.
Камер-юнкер даже рассмеялся при таком наивном, по его мнению, вопросе
ее.
- Все, что вы захотите! - воскликнул он. - Неужели вы не чувствуете, в
какое время мы живем? Сколь ни грубый город Москва, но все-таки общественное
мнение в подобных случаях всегда стоит за женщину.
Екатерина Петровна хоть соглашалась, что нынче действительно стали
отстаивать слабых, бедных женщин, но все-таки сделать какой-нибудь
решительный шаг колебалась, считая Тулузова почти не за человека, а за
дьявола. Тогда камер-юнкер, как сам человек мнительный и способный придумать
всевозможные опасности, навел ее за одним секретным ужином на другого рода
страх.
- Наконец, - сказал он, - муж ваш, имея в виду седьмую часть вашего
состояния, способен отравить вас!
Такое предположение Екатерину Петровну поразило.