авшись в сообществе с
Аграфеной Васильевной, он пошел с ней неторопливым шагом, так как Аграфена
Васильевна по тучности своей не могла быстро ходить, и когда они вышли из
ворот тюрьмы, то карета Сусанны Николаевны виднелась уже далеко.
- А вы, тетенька, на извозчике разве? - спросил Углаков Аграфену
Васильевну.
- На извозчике!.. Мой-то старичище забрал всех лошадей и с Калмыком
уехал шестериком на петуший бой... Ишь, какие себе забавы устроивают!.. Так
взяла бы да петушиными-то когтями и выцарапала им всем глаза!..
- Тогда, постойте, тетенька, я вас довезу.
- Довези!
И они уселись с большим трудом в довольно широкие сани Углакова.
Аграфена Васильевна очень уж много места заняла.
- А не завернете ли вы, тетенька, со мной, по старой памяти,
пофрыштикать в Железный?
- Могу, - отвечала Аграфена Васильевна.
Трактир, который Углаков наименовал "Железным", находился, если помнит
читатель, прямо против Александровского сада и был менее посещаем, чем
Московский трактир, а потому там моим посетителям отвели довольно уединенное
помещение, что вряд ли Углаков и не имел главною для себя целию, так как
желал поговорить с Аграфеной Васильевной по душе и наедине. Потребовали они
оба не бог знает чего. Тетенька пожелала скушать подовый пирожок и сосисок
под капустой и запить все сие медом, но на последнее Углаков не согласился и
велел подать бутылку шампанского. Задушевный разговор между ними сейчас же
начался.
- Кто это другая-то барыня была в тюрьме? - спросила Аграфена
Васильевна.
- Это - сестра Лябьевой - Марфина!.. - отвечал Углаков.
- Я так и чаяла!.. Барыня, я тебе скажу, того... писаная красавица!..
- Мало, что красавица... божество какое-то!
- Да... - протянула Аграфена Васильевна. - И что ж, ты за ней
примахиваешь маненько, больно уж все как-то юлил около нее?
- Ах, тетенька, - воскликнул на это Углаков, - не то, что примахиваю, а
так вот до сих пор, по самую макушку врезался!
- Ишь ты какой!.. Губа-то, я вижу, у тебя не дура!.. А она-то что же?..
Тоже?
- Нет, она невнимательна.
- Но, может, любит уж другого?
- Нет!
- А муж ведь, чай, есть у ней?
- Есть.
- Молодой?
- Старый, но умен очень.
- Ну, что умен... По-моему, знаешь, что я тебе скажу, Петруша... Барыня
эта также к тебе сильно склонна.
- Как? - воскликнул Углаков, выпучив глаза от удивления и радости.
- Да так!.. Мы, бабы, лучше друг друга разумеем... Почто же она, как
заяц, убежала от тебя, когда мы вышли от Лябьева?
- Может быть, из отвращения ко мне! - подхватил Углаков.
- Ну да!.. Из отвращения к нему? - возразила Аграфена Васильевна. - А
не из того ли лучше, что на воре-то шапка горит, - из страха за самое себя,
из робости к тебе?.. Это, милый друг, я знаю по себе: нас ведь батьки и
матки и весь, почесть, табор лелеют и холят, как скотину перед праздником,
чтобы отдать на убой барину богатому али, пожалуй, как нынче вот стало,
купцу, а мне того до смерти не хотелось, и полюбился мне тут один чиновничек
молоденький; на гитаре, я тебе говорю, он играл хоть бы нашим запевалам
впору и все ходил в наш, знаешь, трактир, в Грузинах... Вижу я, что больно
уж он на меня пристально смотрит, и я на него смотрю... И прилепились мы
таким манером друг к другу душой как ни на есть сильно, а сказать о том ни
Аграфеной Васильевной, он пошел с ней неторопливым шагом, так как Аграфена
Васильевна по тучности своей не могла быстро ходить, и когда они вышли из
ворот тюрьмы, то карета Сусанны Николаевны виднелась уже далеко.
- А вы, тетенька, на извозчике разве? - спросил Углаков Аграфену
Васильевну.
- На извозчике!.. Мой-то старичище забрал всех лошадей и с Калмыком
уехал шестериком на петуший бой... Ишь, какие себе забавы устроивают!.. Так
взяла бы да петушиными-то когтями и выцарапала им всем глаза!..
- Тогда, постойте, тетенька, я вас довезу.
- Довези!
И они уселись с большим трудом в довольно широкие сани Углакова.
Аграфена Васильевна очень уж много места заняла.
- А не завернете ли вы, тетенька, со мной, по старой памяти,
пофрыштикать в Железный?
- Могу, - отвечала Аграфена Васильевна.
Трактир, который Углаков наименовал "Железным", находился, если помнит
читатель, прямо против Александровского сада и был менее посещаем, чем
Московский трактир, а потому там моим посетителям отвели довольно уединенное
помещение, что вряд ли Углаков и не имел главною для себя целию, так как
желал поговорить с Аграфеной Васильевной по душе и наедине. Потребовали они
оба не бог знает чего. Тетенька пожелала скушать подовый пирожок и сосисок
под капустой и запить все сие медом, но на последнее Углаков не согласился и
велел подать бутылку шампанского. Задушевный разговор между ними сейчас же
начался.
- Кто это другая-то барыня была в тюрьме? - спросила Аграфена
Васильевна.
- Это - сестра Лябьевой - Марфина!.. - отвечал Углаков.
- Я так и чаяла!.. Барыня, я тебе скажу, того... писаная красавица!..
- Мало, что красавица... божество какое-то!
- Да... - протянула Аграфена Васильевна. - И что ж, ты за ней
примахиваешь маненько, больно уж все как-то юлил около нее?
- Ах, тетенька, - воскликнул на это Углаков, - не то, что примахиваю, а
так вот до сих пор, по самую макушку врезался!
- Ишь ты какой!.. Губа-то, я вижу, у тебя не дура!.. А она-то что же?..
Тоже?
- Нет, она невнимательна.
- Но, может, любит уж другого?
- Нет!
- А муж ведь, чай, есть у ней?
- Есть.
- Молодой?
- Старый, но умен очень.
- Ну, что умен... По-моему, знаешь, что я тебе скажу, Петруша... Барыня
эта также к тебе сильно склонна.
- Как? - воскликнул Углаков, выпучив глаза от удивления и радости.
- Да так!.. Мы, бабы, лучше друг друга разумеем... Почто же она, как
заяц, убежала от тебя, когда мы вышли от Лябьева?
- Может быть, из отвращения ко мне! - подхватил Углаков.
- Ну да!.. Из отвращения к нему? - возразила Аграфена Васильевна. - А
не из того ли лучше, что на воре-то шапка горит, - из страха за самое себя,
из робости к тебе?.. Это, милый друг, я знаю по себе: нас ведь батьки и
матки и весь, почесть, табор лелеют и холят, как скотину перед праздником,
чтобы отдать на убой барину богатому али, пожалуй, как нынче вот стало,
купцу, а мне того до смерти не хотелось, и полюбился мне тут один чиновничек
молоденький; на гитаре, я тебе говорю, он играл хоть бы нашим запевалам
впору и все ходил в наш, знаешь, трактир, в Грузинах... Вижу я, что больно
уж он на меня пристально смотрит, и я на него смотрю... И прилепились мы
таким манером друг к другу душой как ни на есть сильно, а сказать о том ни