казывает, как рассказывают это, по благородству души своей, и,
зная, что произошло из-за него, принял все на себя.
- Мало ли в Москве наболтают, - произнес с презрением Калмык.
- Наболтать, конечно, что наболтают, - отозвался Феодосий Гаврилыч, -
но все-таки князь, значит, у тебя в доме помер?
- У меня!.. Так что я должен был ехать в полицию и вызвать ту, чтобы
убрали от меня эту падаль.
Когда Янгуржеев говорил это, то его лицо приняло столь неприятное и
почти отвратительное выражение, что Аграфена Васильевна снова не вытерпела и
повторила давно уже данное ее мужем прозвище Янгуржееву: "Дьявол, как есть!"
Калмык, поняв, что это на его счет сказано, заметил ей:
- Что вы, тетенька, меня все дьяволом браните; пожалуй, и я вас назову
ведьмой.
- Э, зови меня, как хочешь! Твоя брань ни у кого на вороту не
повиснет... Я людей не убивала, в карты и на разные плутни не обыгрывала, а
что насчет баломута ты говоришь, так это ты, душенька, не ври, ты его
подкладывал Лябьеву: это еще и прежде замечали за тобой. Аркаша, я знаю, что
не делал этого, да ты-то хотел его руками жар загребать. Разве ты не играл с
ним в половине, одно скажи!
- Играл! - отвечал ей Янгуржеев.
- И отчего так вдруг повезло Аркаше?
- Прошу тебя, замолчи! - снова остановил жену Феодосий Гаврилыч. - Ты в
картах ничего не понимаешь: можно в них и проигрывать и выигрывать.
- Больше тебя, вислоухого, понимаю, - перебила расходившаяся вконец
Аграфена Васильевна. - И я вот при этом барине тебе говорю, - продолжала
она, указывая своей толстой рукой на Калмыка, - что если ты станешь еще
вожжаться с ним, так я заберу всех моих ребятишек и убегу с ними в
какой-нибудь табор... Будьте вы прокляты все, картежники! Всех бы я вас
своими руками передушила...
- Уйми прежде твоею ребенка, который, я слышу, там плачет внизу! -
сказал ей наставительно Феодосий Гаврилыч.
- Без тебя-то пуще не знают! - огрызнулась Аграфена Васильевна, и,
встав из-за стола, пошла вниз.
- Как ты можешь жить с этой злой дурой? - спросил, по уходе ее, Калмык.
- Умом, братец, одним только умом и живу с ней, - объяснил самодовольно
Феодосий Гаврилыч.
Калмык при этом усмехнулся, да усмехнулись, кажется, и другие гости.
Что происходило между тем у Лябьевых, а также и у Марфиных - тяжело
вообразить даже. Лябьев из дому же Калмыка был арестован и посажен прямо в
тюрьму. Муза Николаевна, сама не помня от кого получившая об этом
уведомление, на первых порах совсем рехнулась ума; к счастию еще, что
Сусанна Николаевна, на другой же день узнавшая о страшном событии, приехала
к ней и перевезла ее к себе; Егор Егорыч, тоже услыхавший об этом случайно в
Английском клубе, поспешил домой, и когда Сусанна Николаевна повторила ему
то же самое с присовокуплением, что Музу Николаевну она перевезла к себе,
похвалил ее за то и поник головой. Что Лябьев разорится окончательно, он
давно ожидал, но чтобы дело дошло до убийства, того не чаял. "Бедные, бедные
Рыжовы! Не суждено вам счастия, несмотря на вашу доброту и кротость!" -
пробормотал он. Стоявшая около него Сусанна Николаевна глубоко вздохнула и
как бы ожидала услышать слово утешения и совета. Егор Егорыч инстинктивно
понял это и постарался совладеть с собой.
- Чем более непереносимые по разуму человеческому горя посылает бог
людям, тем боле
зная, что произошло из-за него, принял все на себя.
- Мало ли в Москве наболтают, - произнес с презрением Калмык.
- Наболтать, конечно, что наболтают, - отозвался Феодосий Гаврилыч, -
но все-таки князь, значит, у тебя в доме помер?
- У меня!.. Так что я должен был ехать в полицию и вызвать ту, чтобы
убрали от меня эту падаль.
Когда Янгуржеев говорил это, то его лицо приняло столь неприятное и
почти отвратительное выражение, что Аграфена Васильевна снова не вытерпела и
повторила давно уже данное ее мужем прозвище Янгуржееву: "Дьявол, как есть!"
Калмык, поняв, что это на его счет сказано, заметил ей:
- Что вы, тетенька, меня все дьяволом браните; пожалуй, и я вас назову
ведьмой.
- Э, зови меня, как хочешь! Твоя брань ни у кого на вороту не
повиснет... Я людей не убивала, в карты и на разные плутни не обыгрывала, а
что насчет баломута ты говоришь, так это ты, душенька, не ври, ты его
подкладывал Лябьеву: это еще и прежде замечали за тобой. Аркаша, я знаю, что
не делал этого, да ты-то хотел его руками жар загребать. Разве ты не играл с
ним в половине, одно скажи!
- Играл! - отвечал ей Янгуржеев.
- И отчего так вдруг повезло Аркаше?
- Прошу тебя, замолчи! - снова остановил жену Феодосий Гаврилыч. - Ты в
картах ничего не понимаешь: можно в них и проигрывать и выигрывать.
- Больше тебя, вислоухого, понимаю, - перебила расходившаяся вконец
Аграфена Васильевна. - И я вот при этом барине тебе говорю, - продолжала
она, указывая своей толстой рукой на Калмыка, - что если ты станешь еще
вожжаться с ним, так я заберу всех моих ребятишек и убегу с ними в
какой-нибудь табор... Будьте вы прокляты все, картежники! Всех бы я вас
своими руками передушила...
- Уйми прежде твоею ребенка, который, я слышу, там плачет внизу! -
сказал ей наставительно Феодосий Гаврилыч.
- Без тебя-то пуще не знают! - огрызнулась Аграфена Васильевна, и,
встав из-за стола, пошла вниз.
- Как ты можешь жить с этой злой дурой? - спросил, по уходе ее, Калмык.
- Умом, братец, одним только умом и живу с ней, - объяснил самодовольно
Феодосий Гаврилыч.
Калмык при этом усмехнулся, да усмехнулись, кажется, и другие гости.
Что происходило между тем у Лябьевых, а также и у Марфиных - тяжело
вообразить даже. Лябьев из дому же Калмыка был арестован и посажен прямо в
тюрьму. Муза Николаевна, сама не помня от кого получившая об этом
уведомление, на первых порах совсем рехнулась ума; к счастию еще, что
Сусанна Николаевна, на другой же день узнавшая о страшном событии, приехала
к ней и перевезла ее к себе; Егор Егорыч, тоже услыхавший об этом случайно в
Английском клубе, поспешил домой, и когда Сусанна Николаевна повторила ему
то же самое с присовокуплением, что Музу Николаевну она перевезла к себе,
похвалил ее за то и поник головой. Что Лябьев разорится окончательно, он
давно ожидал, но чтобы дело дошло до убийства, того не чаял. "Бедные, бедные
Рыжовы! Не суждено вам счастия, несмотря на вашу доброту и кротость!" -
пробормотал он. Стоявшая около него Сусанна Николаевна глубоко вздохнула и
как бы ожидала услышать слово утешения и совета. Егор Егорыч инстинктивно
понял это и постарался совладеть с собой.
- Чем более непереносимые по разуму человеческому горя посылает бог
людям, тем боле