стных крестьян у кого тебе
угодно, только не у меня... Я раз навсегда тебе сказала, что ни одной
копейки не желаю более проживать из состояния покойного отца.
- Но вы и не проживете, я не дарить вас прошу мне это именье, а
продать... Вы не поняли, значит, моих слов.
- И продавать не хочу ни за какие деньги! - повторяла свое Екатерина
Петровна.
- Как это глупо! - воскликнул Тулузов.
- По-твоему - глупо, а по-моему - умно, и мне уж наскучило на все
глядеть не своими, а твоими глазами.
Тулузов пожал плечами.
- С тобой сегодня говорить нельзя, - сказал он, - рассвирепела от
болтовни Марфина, как тигрица, и кидается на всех.
- Ты-то пуще добрый! - воскликнула Екатерина Петровна.
- Хоть и не добрый, но не сумасшедший, по крайней мере! - отозвался
насмешливо Тулузов и ушел от жены.
В продолжение всего остального дня супруги не видались больше. Тулузов
тотчас же после объяснения с женой уехал куда-то и возвратился домой очень
поздно. Екатерина же Петровна в семь часов отправилась в театр, где давали
"Гамлета" и где она опять встретилась с Сусанной Николаевной и с Лябьевой, в
ложе которых сидел на этот раз и молодой Углаков, не совсем еще, кажется,
поправившийся после болезни.
Всею публикой, как это было и в "Жизни игрока", владел Мочалов. На
Сусанну Николаевну он произвел еще более сильное впечатление, чем в роли
Жоржа де-Жермани: она, почти ни разу не отвернувшись, глядела на сцену, а
когда занавес опускался, то на публику. Углаков, не удостоенный таким
образом ни одним взглядом, сидел за ее стулом, как скромный школьник. Муза
Николаевна тоже чрезвычайно заинтересовалась пьесой, но зато Екатерина
Петровна вовсе не обращала никакого внимания на то, что происходило на
сцене, и беспрестанно взглядывала на двери ложи, в которой она сидела
одна-одинехонька, и только в четвертом антракте рядом с нею появился
довольно приятной наружности молодой человек. Первая это заметила Муза
Николаевна и, по невольному любопытству, спросила Углакова:
- Вы не знаете, кто этот господин, который сидит в ложе madame
Тулузовой, этой дамы-брюнетки, через три ложи от нас?
Углаков небрежно взглянул на названную ему ложу.
- Это один из театральных жен-премьеров. Он тут на месте: madame
Тулузова из самых дойных коров теперь в Москве!
Муза Николаевна слегка рассмеялась и погрозила ему пальцем, а Сусанна
Николаевна как будто бы и не слыхала ничего из того, о чем они говорили.
VI
По Москве разнеслась страшная молва о том, акибы Лябьев, играя с князем
Индобским в карты, рассорился с ним и убил его насмерть, и что это произошло
в доме у Калмыка, который, когда следствие кончилось, сам не скрывал того и
за одним из прескверных обедов, даваемых Феодосием Гаврилычем еженедельно у
себя наверху близким друзьям своим, подробно рассказал, как это случилось.
- Вот-с, в этих самых стенах, - стал он повествовать, - князь Индобский
подцепил нашего милого Аркашу; потом пролез ко мне в дом, как пролез и к
разным нашим обжорам, коих всех очаровал тем, что умел есть и много ел, а
между тем он под рукою распускал слух, что продает какое-то свое большое
имение, и всюду, где только можно, затевал банк...
- Ну, да, банк, банк! От этих скороспелок все и гибнут! - отозвался
вдруг хозяин,
угодно, только не у меня... Я раз навсегда тебе сказала, что ни одной
копейки не желаю более проживать из состояния покойного отца.
- Но вы и не проживете, я не дарить вас прошу мне это именье, а
продать... Вы не поняли, значит, моих слов.
- И продавать не хочу ни за какие деньги! - повторяла свое Екатерина
Петровна.
- Как это глупо! - воскликнул Тулузов.
- По-твоему - глупо, а по-моему - умно, и мне уж наскучило на все
глядеть не своими, а твоими глазами.
Тулузов пожал плечами.
- С тобой сегодня говорить нельзя, - сказал он, - рассвирепела от
болтовни Марфина, как тигрица, и кидается на всех.
- Ты-то пуще добрый! - воскликнула Екатерина Петровна.
- Хоть и не добрый, но не сумасшедший, по крайней мере! - отозвался
насмешливо Тулузов и ушел от жены.
В продолжение всего остального дня супруги не видались больше. Тулузов
тотчас же после объяснения с женой уехал куда-то и возвратился домой очень
поздно. Екатерина же Петровна в семь часов отправилась в театр, где давали
"Гамлета" и где она опять встретилась с Сусанной Николаевной и с Лябьевой, в
ложе которых сидел на этот раз и молодой Углаков, не совсем еще, кажется,
поправившийся после болезни.
Всею публикой, как это было и в "Жизни игрока", владел Мочалов. На
Сусанну Николаевну он произвел еще более сильное впечатление, чем в роли
Жоржа де-Жермани: она, почти ни разу не отвернувшись, глядела на сцену, а
когда занавес опускался, то на публику. Углаков, не удостоенный таким
образом ни одним взглядом, сидел за ее стулом, как скромный школьник. Муза
Николаевна тоже чрезвычайно заинтересовалась пьесой, но зато Екатерина
Петровна вовсе не обращала никакого внимания на то, что происходило на
сцене, и беспрестанно взглядывала на двери ложи, в которой она сидела
одна-одинехонька, и только в четвертом антракте рядом с нею появился
довольно приятной наружности молодой человек. Первая это заметила Муза
Николаевна и, по невольному любопытству, спросила Углакова:
- Вы не знаете, кто этот господин, который сидит в ложе madame
Тулузовой, этой дамы-брюнетки, через три ложи от нас?
Углаков небрежно взглянул на названную ему ложу.
- Это один из театральных жен-премьеров. Он тут на месте: madame
Тулузова из самых дойных коров теперь в Москве!
Муза Николаевна слегка рассмеялась и погрозила ему пальцем, а Сусанна
Николаевна как будто бы и не слыхала ничего из того, о чем они говорили.
VI
По Москве разнеслась страшная молва о том, акибы Лябьев, играя с князем
Индобским в карты, рассорился с ним и убил его насмерть, и что это произошло
в доме у Калмыка, который, когда следствие кончилось, сам не скрывал того и
за одним из прескверных обедов, даваемых Феодосием Гаврилычем еженедельно у
себя наверху близким друзьям своим, подробно рассказал, как это случилось.
- Вот-с, в этих самых стенах, - стал он повествовать, - князь Индобский
подцепил нашего милого Аркашу; потом пролез ко мне в дом, как пролез и к
разным нашим обжорам, коих всех очаровал тем, что умел есть и много ел, а
между тем он под рукою распускал слух, что продает какое-то свое большое
имение, и всюду, где только можно, затевал банк...
- Ну, да, банк, банк! От этих скороспелок все и гибнут! - отозвался
вдруг хозяин,