, в
нищенских лохмотьях. Когда Жоржу, принесшему откуда-то пищи своей голодающей
семье, маленькая дочь, подавая воды, сказала: "Ах, папа, у тебя руки в
крови!" - "В крови?" - воскликнул он, проливая будто бы случайно воду и
обмывая ею руку. Звук голоса и выражение ужаса в лице великого трагика были
таковы, что вся публика как бы слегка привстала со своих мест. Несомненно,
что он всю эту толпу соединил в одном чувстве. Даже Тулузова, по-видимому,
пробрало, - по крайней мере, он покраснел в лице и торопливо взглянул себе
на руки, словно бы ожидая увидеть на них кровь. В последнем явлении, когда
Жорж потащил Варнера в объятую огнем хижину, крича: "В ад, в ад тебя!" -
Тулузов тоже беспокойно пошевелился в своем кресле и совершенно отвернулся
от сцены.
На другой день, в приличный для визитов час, Муза Николаевна и Сусанна
Николаевна были у Углаковых. Лябьева как вошла, так немедля же спросила
встретившую их старуху Углакову:
- Петр Александрыч болен?
- Очень, очень! - отвечала та, нежно целуясь с обеими гостьями, причем
Сусанна Николаевна была крайне смущена.
Между Музой Николаевной и Углаковой, несмотря на болезнь сына, началось
обычное женское переливание из пустого в порожнее. Сусанна Николаевна при
этом упорно молчала; вошел потом в гостиную и старичок Углаков. Он
рассыпался перед гостьями в благодарностях за их посещение и в заключение с
некоторою таинственностью присовокупил:
- Пьер скоро вас попросит к себе!
- А разве он проснулся? - спросила Углакова мужа.
- Проснулся и приведет только в порядок свой туалет, - отвечал он ей
таинственно.
Читатель, конечно, сам догадывается, что старики Углаковы до безумия
любили свое единственное детище и почти каждодневно ставились в тупик от тех
нечаянностей, которые Пьер им устраивал, причем иногда мать лучше понимала,
к чему стремился и что затевал сын, а иногда отец. Вошедший невдолге
камердинер Пьера просил всех пожаловать к больному. Муза Николаевна сейчас
же поднялась; но Сусанна Николаевна несколько медлила, так что старуха
Углакова проговорила:
- Soyez aimable, venez voir notre pauvre malade!*
______________
* Будьте так любезны, навестите нашего бедного больною! (франц.).
Больной помещался в самой большой и теплой комнате. Когда к нему вошли,
в сопровождении Углаковых, наши дамы, он, очень переменившийся и похудевший
в лице, лежал покрытый по самое горло одеялом и приветливо поклонился им,
приподняв немного голову с подушки. Те уселись: Муза Николаевна - совсем
около кровати его, а Сусанна Николаевна - в некотором отдалении.
- Как это вам не стыдно хворать! - сказала первая из них.
- Ах, мне чрезвычайно стыдно, - отвечал Углаков, - но что ж делать: я
был поражен таким сильным горем!
Муза Николаевна бросила при этом короткий взгляд на сестру, которая
сидела в положении статуи.
- Вообразите вы, - продолжал Пьер плачевным голосом, - mademoiselle
Блоха в нынешнем мясоеде собирается укусить смертельно друга моего,
гегелианца!.. Он женится на ней!.. Бедный, бедный философ!.. Неужели и
философия не спасает людей от женщин?
При такой шутке Пьера родители и гостьи расцвели, видя, что больному
лучше; но Пьер и этим еще не ограничился. Он вдруг сбросил с себя одеяло,
причем оказался в полной вицмундирной форме, и, вскочив, прямо подбежал к
Сусанне Нико
нищенских лохмотьях. Когда Жоржу, принесшему откуда-то пищи своей голодающей
семье, маленькая дочь, подавая воды, сказала: "Ах, папа, у тебя руки в
крови!" - "В крови?" - воскликнул он, проливая будто бы случайно воду и
обмывая ею руку. Звук голоса и выражение ужаса в лице великого трагика были
таковы, что вся публика как бы слегка привстала со своих мест. Несомненно,
что он всю эту толпу соединил в одном чувстве. Даже Тулузова, по-видимому,
пробрало, - по крайней мере, он покраснел в лице и торопливо взглянул себе
на руки, словно бы ожидая увидеть на них кровь. В последнем явлении, когда
Жорж потащил Варнера в объятую огнем хижину, крича: "В ад, в ад тебя!" -
Тулузов тоже беспокойно пошевелился в своем кресле и совершенно отвернулся
от сцены.
На другой день, в приличный для визитов час, Муза Николаевна и Сусанна
Николаевна были у Углаковых. Лябьева как вошла, так немедля же спросила
встретившую их старуху Углакову:
- Петр Александрыч болен?
- Очень, очень! - отвечала та, нежно целуясь с обеими гостьями, причем
Сусанна Николаевна была крайне смущена.
Между Музой Николаевной и Углаковой, несмотря на болезнь сына, началось
обычное женское переливание из пустого в порожнее. Сусанна Николаевна при
этом упорно молчала; вошел потом в гостиную и старичок Углаков. Он
рассыпался перед гостьями в благодарностях за их посещение и в заключение с
некоторою таинственностью присовокупил:
- Пьер скоро вас попросит к себе!
- А разве он проснулся? - спросила Углакова мужа.
- Проснулся и приведет только в порядок свой туалет, - отвечал он ей
таинственно.
Читатель, конечно, сам догадывается, что старики Углаковы до безумия
любили свое единственное детище и почти каждодневно ставились в тупик от тех
нечаянностей, которые Пьер им устраивал, причем иногда мать лучше понимала,
к чему стремился и что затевал сын, а иногда отец. Вошедший невдолге
камердинер Пьера просил всех пожаловать к больному. Муза Николаевна сейчас
же поднялась; но Сусанна Николаевна несколько медлила, так что старуха
Углакова проговорила:
- Soyez aimable, venez voir notre pauvre malade!*
______________
* Будьте так любезны, навестите нашего бедного больною! (франц.).
Больной помещался в самой большой и теплой комнате. Когда к нему вошли,
в сопровождении Углаковых, наши дамы, он, очень переменившийся и похудевший
в лице, лежал покрытый по самое горло одеялом и приветливо поклонился им,
приподняв немного голову с подушки. Те уселись: Муза Николаевна - совсем
около кровати его, а Сусанна Николаевна - в некотором отдалении.
- Как это вам не стыдно хворать! - сказала первая из них.
- Ах, мне чрезвычайно стыдно, - отвечал Углаков, - но что ж делать: я
был поражен таким сильным горем!
Муза Николаевна бросила при этом короткий взгляд на сестру, которая
сидела в положении статуи.
- Вообразите вы, - продолжал Пьер плачевным голосом, - mademoiselle
Блоха в нынешнем мясоеде собирается укусить смертельно друга моего,
гегелианца!.. Он женится на ней!.. Бедный, бедный философ!.. Неужели и
философия не спасает людей от женщин?
При такой шутке Пьера родители и гостьи расцвели, видя, что больному
лучше; но Пьер и этим еще не ограничился. Он вдруг сбросил с себя одеяло,
причем оказался в полной вицмундирной форме, и, вскочив, прямо подбежал к
Сусанне Нико