итич сделал в тамошнюю думу запрос о том, было ли
выдано господину Тулузову вышереченное свидетельство, откуда ныне получил
ответ, что такового увольнения никому из Тулузовых выдаваемо не было, из
чего явствует, что свидетельство сие поддельное и у нас здесь, в нашей
губернии, сфабрикованное. Второе: архивариус земского суда откопал в старых
делах показание одного бродяги-нищего, пойманного и в суде допрашивавшегося,
из какового показания видно, что сей нищий назвал себя бежавшим из Сибири
вместе с другим ссыльным, который ныне служит у господина губернского
предводителя Крапчика управляющим и имя коего не Тулузов, а семинарист
Воздвиженский, сосланный на поселение за кражу церковных золотых вещей, и
что вот-де он вывернулся и пребывает на свободе, а что его, старика, в
тюрьме держат; показанию этому, как говорит архивариус, господа члены суда
не дали, однако, хода, частию из опасения господина Крапчика, который бы,
вероятно, заступился за своего управителя, а частию потому, что получили с
самого господина Тулузова порядочный, должно быть, магарыч, ибо неоднократно
при его приезде в город у него пировали и пьянствовали. Из всего этого Вы,
высокочтимый нами Егор Егорыч, узрите, что зверь обслежен со всех сторон; мы
только ждем Вашего разрешения и наставления, как нам поступать далее".
Последний вопрос поставил Егора Егорыча в сильное затруднение. Он
схватил себя за голову и стал, бормоча, восклицать сам с собой:
- Научить их!.. Легко сказать!.. Точно они не понимают, в какое время
мы живем!.. Вон он - этот каторжник и злодей - чуть не с триумфом носится в
Москве!.. Я не ангел смертоносный, посланный богом карать нечистивцев, и не
могу отсечь головы всем негодяям! - Но вскоре же Егор Егорыч почувствовал и
раскаяние в своем унынии. - Вздор, - продолжал он восклицать, - правда
никогда не отлетает из мира; жало ее можно притупить, но нельзя оторвать; я
должен и хочу совершить этот мой последний гражданский подвиг!
Предприняв такое решение, Егор Егорыч написал одним взмахом пера письмо
к Сверстову:
"Разрешаю Вам и благословляю Вас действовать. Старайтесь токмо
держаться в законной форме. Вы, как писали мне еще прежде, уже представили о
Ваших сомнениях суду; но пусть Аггей Никитич, имея в виду то, что он сам
открыл, начнет свои действия, а там на лето и я к Вам приеду на помощь. К
подвигу Вашему, я уверен, Вы приступите безбоязненно; ибо оба Вы, в смысле
высшей морали, люди смелые".
"Firma rupes".
Не успел еще Егор Егорыч запечатать этого письма, как к нему вошла
какою-то решительною походкой только что возвратившаяся домой Сусанна
Николаевна. Всем, что произошло у Углаковых, а еще более того состоянием
собственной души своей она была чрезвычайно недовольна и пришла к мужу ни
много, ни мало как с намерением рассказать ему все и даже, признавшись в
том, что она начинает чувствовать что-то вроде любви к Углакову, просить
Егора Егорыча спасти ее от этого безумного увлечения. Какой бы кавардак мог
произойти из этого, предсказать нельзя; но, к счастию, своеобычная судьба
повернула ход события несколько иначе. Началось с того, что когда Сусанна
Николаевна вошла к Егору Егорычу, то он, находя еще преждевременным
посвящать ее в дело Тулузова, поспешил спрятать написанное им к Сверстов
выдано господину Тулузову вышереченное свидетельство, откуда ныне получил
ответ, что такового увольнения никому из Тулузовых выдаваемо не было, из
чего явствует, что свидетельство сие поддельное и у нас здесь, в нашей
губернии, сфабрикованное. Второе: архивариус земского суда откопал в старых
делах показание одного бродяги-нищего, пойманного и в суде допрашивавшегося,
из какового показания видно, что сей нищий назвал себя бежавшим из Сибири
вместе с другим ссыльным, который ныне служит у господина губернского
предводителя Крапчика управляющим и имя коего не Тулузов, а семинарист
Воздвиженский, сосланный на поселение за кражу церковных золотых вещей, и
что вот-де он вывернулся и пребывает на свободе, а что его, старика, в
тюрьме держат; показанию этому, как говорит архивариус, господа члены суда
не дали, однако, хода, частию из опасения господина Крапчика, который бы,
вероятно, заступился за своего управителя, а частию потому, что получили с
самого господина Тулузова порядочный, должно быть, магарыч, ибо неоднократно
при его приезде в город у него пировали и пьянствовали. Из всего этого Вы,
высокочтимый нами Егор Егорыч, узрите, что зверь обслежен со всех сторон; мы
только ждем Вашего разрешения и наставления, как нам поступать далее".
Последний вопрос поставил Егора Егорыча в сильное затруднение. Он
схватил себя за голову и стал, бормоча, восклицать сам с собой:
- Научить их!.. Легко сказать!.. Точно они не понимают, в какое время
мы живем!.. Вон он - этот каторжник и злодей - чуть не с триумфом носится в
Москве!.. Я не ангел смертоносный, посланный богом карать нечистивцев, и не
могу отсечь головы всем негодяям! - Но вскоре же Егор Егорыч почувствовал и
раскаяние в своем унынии. - Вздор, - продолжал он восклицать, - правда
никогда не отлетает из мира; жало ее можно притупить, но нельзя оторвать; я
должен и хочу совершить этот мой последний гражданский подвиг!
Предприняв такое решение, Егор Егорыч написал одним взмахом пера письмо
к Сверстову:
"Разрешаю Вам и благословляю Вас действовать. Старайтесь токмо
держаться в законной форме. Вы, как писали мне еще прежде, уже представили о
Ваших сомнениях суду; но пусть Аггей Никитич, имея в виду то, что он сам
открыл, начнет свои действия, а там на лето и я к Вам приеду на помощь. К
подвигу Вашему, я уверен, Вы приступите безбоязненно; ибо оба Вы, в смысле
высшей морали, люди смелые".
"Firma rupes".
Не успел еще Егор Егорыч запечатать этого письма, как к нему вошла
какою-то решительною походкой только что возвратившаяся домой Сусанна
Николаевна. Всем, что произошло у Углаковых, а еще более того состоянием
собственной души своей она была чрезвычайно недовольна и пришла к мужу ни
много, ни мало как с намерением рассказать ему все и даже, признавшись в
том, что она начинает чувствовать что-то вроде любви к Углакову, просить
Егора Егорыча спасти ее от этого безумного увлечения. Какой бы кавардак мог
произойти из этого, предсказать нельзя; но, к счастию, своеобычная судьба
повернула ход события несколько иначе. Началось с того, что когда Сусанна
Николаевна вошла к Егору Егорычу, то он, находя еще преждевременным
посвящать ее в дело Тулузова, поспешил спрятать написанное им к Сверстов