жи, пожалуйста? - спросила его жена.
- Углаков дома и лежит в нервной горячке почти без памяти; я сейчас от
него, - отвечал Лябьев и как-то странно при этом взглянул на Сусанну
Николаевну, которая, в свою очередь, еще более побледнела.
- Ты, Муза, и вы, Сусанна Николаевна, - продолжал он, - съездите завтра
к Углаковым!.. Ваше участие очень будет приятно старикам и оживит больного.
- Я непременно поеду, - сказала Муза Николаевна.
- А вы? - отнесся Лябьев к Сусанне Николаевне.
- И я, если это нужно, поеду, - произнесла та.
- Нужно-с, - повторил с каким-то особенным оттенком Лябьев и собрался
уйти.
- А ты разве не будешь смотреть пьесы? - спросила Муза Николаевна.
- Нет, она слишком на мой счет написана и как будто бы для того и
дается, чтобы сделать мне нравоучение... Даже ты, я думаю, ради этого
пожелала быть в театре.
- Именно для этого! - подхватила с улыбкой Муза Николаевна.
- Ну, и наслаждайся, сколько тебе угодно! - проговорил явно с насмешкою
Лябьев, но в то же время почти с нежностью поцеловал у жены руку и уехал.
Занавес наконец поднялся. Перед глазами зрителя игорный дом. Во втором
явлении из толпы игроков выбегает в блестящем костюме маркиза обыгранный
дотла Жорж де-Жермани. Бешенству его пределов нет. Он кидает на пол держимый
им в руках обломок стула. В публике, узнавшей своего любимца, раздалось
рукоплескание; трагик, не слыша ничего этого и проговорив несколько с
старавшимся его успокоить Варнером, вместе с ним уходит со сцены, потрясая
своими поднятыми вверх руками; но в воздухе театральной залы как бы еще
продолжал слышаться его мелодический и проникающий каждому в душу голос.
Затем Жорж де-Жермани, после перемены декорации, в доме отца своего перед
венчаньем с Амалией. Он не глядит ни на публику, ни на действующих лиц. Ему
стыдно взглянуть кому-либо в лицо; он чувствует, сколь недостоин быть мужем
невинной, простодушной девушки. Муза Николаевна вся устремилась на сцену; из
ее с воспаленными веками глаз текли слезы; но Сусанна Николаевна сидела
спокойная и бледная и даже как бы не видела, что происходит на сцене. С
закрытием занавеса Муза Николаевна отвлеклась несколько от сцены и, взглянув
на сестру, если не испугалась, то, по крайней мере, очень удивилась.
- Отчего ты, Сусанна, такая, точно деревянная сегодня?
- Я? - спросила словно бы проснувшаяся от сна Сусанна Николаевна.
- Да, тебя, я вижу, обеспокоила болезнь Углакова?
- Меня... обеспокоила болезнь Углакова?.. Почему ты это знаешь? - снова
переспросила Сусанна Николаевна.
- Да потому, почему и ты всегда знаешь и угадываешь, что я чувствую и
думаю.
- Нет, ты не знаешь, что я думаю, - произнесла протяжно Сусанна
Николаевна.
- Нет, я знаю! - возразила настойчиво Муза Николаевна. - У тебя, я
уверена, произошло что-нибудь с Углаковым... Муж недаром сказал, чтобы ты
съездила со мной к Углаковым.
Сусанна Николаевна лгать сестре или таить что-нибудь от нее не могла.
- Если ты хочешь, то произошло, - начала она тихо, - но посуди ты мое
положение: Углаков, я не спорю, очень милый, добрый, умный мальчик, и с ним
всегда приятно видаться, но последнее время он вздумал ездить к нам каждый
день и именно по утрам, когда Егор Егорыч ходит гулять... говорит мне,
разумеется, разные разности, и хоть я в этом случае, как добрая маменька,
д
- Углаков дома и лежит в нервной горячке почти без памяти; я сейчас от
него, - отвечал Лябьев и как-то странно при этом взглянул на Сусанну
Николаевну, которая, в свою очередь, еще более побледнела.
- Ты, Муза, и вы, Сусанна Николаевна, - продолжал он, - съездите завтра
к Углаковым!.. Ваше участие очень будет приятно старикам и оживит больного.
- Я непременно поеду, - сказала Муза Николаевна.
- А вы? - отнесся Лябьев к Сусанне Николаевне.
- И я, если это нужно, поеду, - произнесла та.
- Нужно-с, - повторил с каким-то особенным оттенком Лябьев и собрался
уйти.
- А ты разве не будешь смотреть пьесы? - спросила Муза Николаевна.
- Нет, она слишком на мой счет написана и как будто бы для того и
дается, чтобы сделать мне нравоучение... Даже ты, я думаю, ради этого
пожелала быть в театре.
- Именно для этого! - подхватила с улыбкой Муза Николаевна.
- Ну, и наслаждайся, сколько тебе угодно! - проговорил явно с насмешкою
Лябьев, но в то же время почти с нежностью поцеловал у жены руку и уехал.
Занавес наконец поднялся. Перед глазами зрителя игорный дом. Во втором
явлении из толпы игроков выбегает в блестящем костюме маркиза обыгранный
дотла Жорж де-Жермани. Бешенству его пределов нет. Он кидает на пол держимый
им в руках обломок стула. В публике, узнавшей своего любимца, раздалось
рукоплескание; трагик, не слыша ничего этого и проговорив несколько с
старавшимся его успокоить Варнером, вместе с ним уходит со сцены, потрясая
своими поднятыми вверх руками; но в воздухе театральной залы как бы еще
продолжал слышаться его мелодический и проникающий каждому в душу голос.
Затем Жорж де-Жермани, после перемены декорации, в доме отца своего перед
венчаньем с Амалией. Он не глядит ни на публику, ни на действующих лиц. Ему
стыдно взглянуть кому-либо в лицо; он чувствует, сколь недостоин быть мужем
невинной, простодушной девушки. Муза Николаевна вся устремилась на сцену; из
ее с воспаленными веками глаз текли слезы; но Сусанна Николаевна сидела
спокойная и бледная и даже как бы не видела, что происходит на сцене. С
закрытием занавеса Муза Николаевна отвлеклась несколько от сцены и, взглянув
на сестру, если не испугалась, то, по крайней мере, очень удивилась.
- Отчего ты, Сусанна, такая, точно деревянная сегодня?
- Я? - спросила словно бы проснувшаяся от сна Сусанна Николаевна.
- Да, тебя, я вижу, обеспокоила болезнь Углакова?
- Меня... обеспокоила болезнь Углакова?.. Почему ты это знаешь? - снова
переспросила Сусанна Николаевна.
- Да потому, почему и ты всегда знаешь и угадываешь, что я чувствую и
думаю.
- Нет, ты не знаешь, что я думаю, - произнесла протяжно Сусанна
Николаевна.
- Нет, я знаю! - возразила настойчиво Муза Николаевна. - У тебя, я
уверена, произошло что-нибудь с Углаковым... Муж недаром сказал, чтобы ты
съездила со мной к Углаковым.
Сусанна Николаевна лгать сестре или таить что-нибудь от нее не могла.
- Если ты хочешь, то произошло, - начала она тихо, - но посуди ты мое
положение: Углаков, я не спорю, очень милый, добрый, умный мальчик, и с ним
всегда приятно видаться, но последнее время он вздумал ездить к нам каждый
день и именно по утрам, когда Егор Егорыч ходит гулять... говорит мне,
разумеется, разные разности, и хоть я в этом случае, как добрая маменька,
д