Масоны


овторил настойчиво хозяин: проигранная им тысяча,
видимо, раздражительно щекотала у него внутри. - А сегодня меня обыграть
разве ты тоже не придумал? - присовокупил он.
- Конечно, придумал! - отвечал, нисколько не стесняясь, Калмык. -
Вольно тебе играть со мной; я этим шариком еще когда гардемарином был, всех
кадет обыгрывал, - меня за это чуть из корпуса не выгнали!
- Понимаю теперь, понимаю! - говорил Феодосий Гаврилыч, глубокомысленно
качая головой.
- Однако соловья баснями не кормят, - ты помнишь, я думаю, стих
Грибоедова: "Княгиня, карточный должок!"
- Очень хорошо помню, и вот этот долг! - сказал Феодосий Гаврилыч и,
вынув из бокового кармана своего чепана заранее приготовленную тысячу, подал
ее Янгуржееву, который после того, поклонившись всем общим поклоном и
проговорив на французском языке вроде того, что он желает всем счастья в
любви и картах, пошел из комнаты.
Его поспешил нагнать на лестнице князь Индобский и, почти униженно
отрекомендовавшись, начал просить позволения явиться к нему. Янгуржеев
выслушал его с холодным полувниманием, как слушают обыкновенно министры
своих просителей, и, ничего в ответ определенного ему не сказав, стал
спускаться с лестницы, а экс-предводитель возвратился на антресоли. В конце
лестницы Янгуржеева догнал Лябьев.
- К тебе не приезжать сегодня? - спросил он.
- Нет, никого порядочного не будет! А что это за князь такой, который
давеча подскакивал к тебе? - проговорил Янгуржеев.
- Это наш губернский предводитель.
- Богат?
- Должно быть, особенно если судить по образу его жизни.
- Жаль, я этого не предполагал, - произнес Янгуржеев, как бы что-то
соображая, и, проходя затем через залу, слегка мотнул головой все еще
сидевшей там Аграфене Васильевне.
Та позеленела даже при виде его.
- Сколько мой старый-то дурак проиграл? - спросила она Лябьева и
Углакова, когда те сошли вниз.
- Тысячу рублей всего! - отвечал ей последний. - Тетенька, не споете ли
еще чего-нибудь? - прибавил он почти умоляющим голосом.
- Нет, - отвечала Аграфена Васильевна, отрицательно мотнув головой, -
очень я зла на этого Калмыка, так бы, кажись, и вцепилась ему в волосы;
прошел тут мимо, еле башкой мотнул мне... Я когда-нибудь, матерь божия,
наплюю ему в глаза; не побоюсь, что он барин; он хуже всякого нашего брата
цыгана, которые вон на Живодерке лошадьми господ обманывают!
Видя, что тетенька была в очень дурном расположении духа, молодые люди
стали с ней прощаться, то есть целоваться в губы, причем она, перекрестив
Лябьева, сказала:
- Ну, да благословит тебя бог, мой соловушко!
- Благословите и меня, тетенька! - просил Углаков.
- Ты-то еще что?.. Чертеночек только! Хоть тоже, храни и тебя
спаситель!
Все эти слова Аграфена Васильевна произнесла с некоторой
торжественностью, как будто бы, по обычаю своих соплеменниц, она что-то
такое прорекала обоим гостям своим.
Когда Лябьев и Углаков уселись в сани, то первый сказал:
- Хочешь у меня отобедать?
- А что у тебя такое сегодня? - спросил с любопытством последний.
- Ничего особенного!.. У нас обедает Марфина!
- Марфина у вас обедает?.. - повторил уже с разгоревшимися глазами
Углаков. - В таком случае я очень рад!
- Вот видишь, как я угадал твое желание! - произнес опять-та