церковь не ходил.
- А! - воскликнула некогда бывшая Груня, а теперь Аграфена Васильевна,
увидав входящих гостей. - Что это ты, соловушка, совсем меня забыл и не
завернешь никогда? - обратилась она к Лябьеву.
- Некогда все было, - отвечал тот.
- Поди, чай, в карты все дуешься! - заметила Аграфена Васильевна. -
Всем бы вам, русским барям, руки по локоть отрубить, чтобы вы в карты меньше
играли. Вон мой старый хрыч схватился теперь с Калмыком.
- Мы затем, тетенька, и приехали, чтобы посмотреть на игру! - подхватил
Углаков.
- Как тебе, чертеночку, не посмотреть, - все бы ему и везде выглядеть!
- сказала ему с нежностью Аграфена Васильевна, которая вовсе не приходилась
никакой тетенькой Углакову, но таким именем ее звали все почти молодые люди.
- Тебя, Лябьев, я не пущу пока туда наверх; ты сыграй мне, соловушка, -
пропеть мне смертельно хочется!.. Давно не певала!.. А вы, младшая команда,
марш туда к себе!.. - приказала было Аграфена Васильевна детям, но те не
слушались и в один голос завопили:
- Мамаша, милая, голубушка, не усылай нас! Позволь нам здесь остаться!
- Они очень любят слушать ваше пение! - пояснила
гувернантка-француженка.
- Ja, ja!* - подтвердила и немка.
______________
* Да, да! (нем.).
- Ну, оставайтесь, сидите только смирно! - разрешила Аграфена
Васильевна.
- А меня, тетенька, тоже не прогоняйте! - проговорил школьническим
тоном Углаков.
- Зачем мне тебя, чертеночка, прогонять? - сказала ему опять с
нежностью и собрав немного свои мясистые губы Аграфена Васильевна.
Лябьев, сев за фортепьяно, взял громкий аккорд, которым сразу же дал
почувствовать, что начал свое дело мастер. Аграфена Васильевна при этом, по
своей чуткой музыкальной природе, передернула плечами и вся как бы немножко
затрепетала. Лябьев потом перешел к самому аккомпанементу, и Аграфена
Васильевна запела чистым, приятным сопрано. Чем дальше она вела своим
голосом, тем сильнее и сильнее распалялся ее цыганский огонь, так что
местами она вырывалась и хватала несколько в сторону, но Лябьев, держа ее,
так сказать, всю в своем ухе, угадывал это сейчас же и подлаживался к ней.
Дети при этом совсем притихли. Француженка подняла глаза к небу, а
Углаков только потрясал головой: видимо, что он был в неописанном восторге.
Но Лябьев вдруг перестал играть.
- Что? Не до того, видно! - сказала ему укоризненным голосом Аграфена
Васильевна.
- Да, не до того! - отвечал Лябьев.
- Ах, ты, дрянной, дрянной! - проговорила тем же укоризненным тоном
Аграфена Васильевна. - Ну, к старику моему, что ли, хотите?.. Ступайте, коли
больно вам там сладко!
- Сладко не сладко, но он вон не играет, вы не поете! - сказал Углаков
и пошел.
Лябьев тоже поднялся, но того Аграфена Васильевна приостановила на
несколько мгновений.
- Ты Калмыка остерегайся! - сказала она ему. - Он теперь мужа моего
оплетает, но у того много не выцарапает, а тебя как липку обдерет сразу.
- Обдирать теперь с меня нечего, - прежде все ободрали! - отвечал ей с
горькой усмешкой Лябьев.
- Неужели все? - переспросила Аграфена Васильевна.
- Почти!
- А много после батьки досталось?
- Около полуторы тысяч душ.
- Вот драть-то бы тебя да драть! - сказала на это Аграфена Васильевна.
Лябьев снова усмехнулся гор