ерестала. Ни на кого
в целом губернском городе не произвело известие о самоубийстве Ченцова
такого потрясающего впечатления, как на нее. Несмотря на несколько падений,
которые она совершила после разрыва с Валерьяном Николаичем, он до сих пор
оставался в ее воображении окруженный ореолом поэзии. Узнав, что он убил
себя и убил от любви к какой-то крестьянке, она всплеснула руками и
воскликнула:
- Этому и должно было быть!
Затем она не заплакала, а заревела и ревела всю ночь до опухоли глаз, а
потом на другой день принялась ездить по всем знакомым и расспрашивать о
подробностях самоубийства Валерьяна Николаича; но никто, конечно, не мог
сообщить ей того; однако вскоре потом к ней вдруг нежданно-негаданно явилась
знакомая нам богомолка с усами, прямо из места своего жительства, то есть из
окрестностей Синькова. Косая дама несказанно обрадовалась сей девице и,
усадив ее за самовар, начала накачивать ее чаем и даже водкой, которую
странница, по своей скитальческой жизни, очень любила, а потом принялась
расспрашивать:
- Не бывали ли вы в Синькове и не слыхали ли чего, что там творится?
- Была, была, сударыня! - забасила словоохотливая странница,
удовлетворив своему алчущему и жаждущему мамону. - Супруг Катерины Петровны
удавился!
- Ах, нет, застрелился! - поправила ее сентиментальным голосом косая
дама.
- Так, так, так! - басила богомолка. - Ой, я больно натоптала снегом,
вон какая лужа течет из-под меня! - добавила она, взглянув на пол, по
которому в самом деле тек целый поток от растаявшего снега, принесенного ею
на сапогах.
- Ничего, рассказывайте! - успокоила ее тем же чувствительным тоном
косая дама и, чтобы возбудить старуху к большей откровенности, налила ей еще
рюмку, которую та, произнеся: "Христу во спасение!", выпила и, закусив
кусочком сахару, продолжала:
- Плеха-то баринова тоже померла; ишь, дьяволице не по нутру пришлось,
как из барынь-то попала опять в рабы!
- Марья Егоровна, как же это вы так выражаетесь! - остановила богомолку
косая дама. - Она любила его.
- Пожалуй, люби! Ишь, псицы этакие, мало ли кого они любят.
- Но неужели же вы сами никогда не любили?
Старуха на это отрицательно и сердито покачала головой. Что было
прежде, когда сия странная девица не имела еще столь больших усов и ходила
не в мужицких сапогах с подковами, неизвестно, но теперь она жила под
влиянием лишь трех нравственных двигателей: во-первых, благоговения перед
мощами и обоготворения их; во-вторых, чувства дворянки, никогда в ней не
умолкавшего, и, наконец, неудержимой наклонности шлендать всюду, куда только
у нее доставало силы добраться.
- А сама Катерина Петровна здорова? Ничего с ней не было после ее
потери? - продолжала расспрашивать косая дама.
- Что ей делается? Барыня богатая! - почти что лаяла богомолка. - Замуж
вышла за своего управляющего...
- Вот это лучше всего! - произнесла расслабленным голосом косая дама. -
После Валерьяна сделаться женой - я и не знаю - кого...
- Приказный, сказывают; за приказного вышла, из кутейников али из
мещан, прах его знает! Все же, матушка, лучше, - тоже сказывают, она тяжела
от него, грех свой прикроет: святое все святит, хоть тоже, как прислуга
рассказывает, ей шибко не хотелось идти за него. Помня родителя своего (тот
большой был человек), целую недел
в целом губернском городе не произвело известие о самоубийстве Ченцова
такого потрясающего впечатления, как на нее. Несмотря на несколько падений,
которые она совершила после разрыва с Валерьяном Николаичем, он до сих пор
оставался в ее воображении окруженный ореолом поэзии. Узнав, что он убил
себя и убил от любви к какой-то крестьянке, она всплеснула руками и
воскликнула:
- Этому и должно было быть!
Затем она не заплакала, а заревела и ревела всю ночь до опухоли глаз, а
потом на другой день принялась ездить по всем знакомым и расспрашивать о
подробностях самоубийства Валерьяна Николаича; но никто, конечно, не мог
сообщить ей того; однако вскоре потом к ней вдруг нежданно-негаданно явилась
знакомая нам богомолка с усами, прямо из места своего жительства, то есть из
окрестностей Синькова. Косая дама несказанно обрадовалась сей девице и,
усадив ее за самовар, начала накачивать ее чаем и даже водкой, которую
странница, по своей скитальческой жизни, очень любила, а потом принялась
расспрашивать:
- Не бывали ли вы в Синькове и не слыхали ли чего, что там творится?
- Была, была, сударыня! - забасила словоохотливая странница,
удовлетворив своему алчущему и жаждущему мамону. - Супруг Катерины Петровны
удавился!
- Ах, нет, застрелился! - поправила ее сентиментальным голосом косая
дама.
- Так, так, так! - басила богомолка. - Ой, я больно натоптала снегом,
вон какая лужа течет из-под меня! - добавила она, взглянув на пол, по
которому в самом деле тек целый поток от растаявшего снега, принесенного ею
на сапогах.
- Ничего, рассказывайте! - успокоила ее тем же чувствительным тоном
косая дама и, чтобы возбудить старуху к большей откровенности, налила ей еще
рюмку, которую та, произнеся: "Христу во спасение!", выпила и, закусив
кусочком сахару, продолжала:
- Плеха-то баринова тоже померла; ишь, дьяволице не по нутру пришлось,
как из барынь-то попала опять в рабы!
- Марья Егоровна, как же это вы так выражаетесь! - остановила богомолку
косая дама. - Она любила его.
- Пожалуй, люби! Ишь, псицы этакие, мало ли кого они любят.
- Но неужели же вы сами никогда не любили?
Старуха на это отрицательно и сердито покачала головой. Что было
прежде, когда сия странная девица не имела еще столь больших усов и ходила
не в мужицких сапогах с подковами, неизвестно, но теперь она жила под
влиянием лишь трех нравственных двигателей: во-первых, благоговения перед
мощами и обоготворения их; во-вторых, чувства дворянки, никогда в ней не
умолкавшего, и, наконец, неудержимой наклонности шлендать всюду, куда только
у нее доставало силы добраться.
- А сама Катерина Петровна здорова? Ничего с ней не было после ее
потери? - продолжала расспрашивать косая дама.
- Что ей делается? Барыня богатая! - почти что лаяла богомолка. - Замуж
вышла за своего управляющего...
- Вот это лучше всего! - произнесла расслабленным голосом косая дама. -
После Валерьяна сделаться женой - я и не знаю - кого...
- Приказный, сказывают; за приказного вышла, из кутейников али из
мещан, прах его знает! Все же, матушка, лучше, - тоже сказывают, она тяжела
от него, грех свой прикроет: святое все святит, хоть тоже, как прислуга
рассказывает, ей шибко не хотелось идти за него. Помня родителя своего (тот
большой был человек), целую недел