узов. - Да, вероятно, из господ дворян ко мне
никто и не поедет; словом, все это сводится к тому, что если вы меня
искренно любите, то должны осчастливить вашим супружеством со мной, - тогда
я сразу делаюсь иным человеком: я уже не проходимец, не выскочка, я муж ваш
и зять покойного Петра Григорьича... Я, наконец, совместный с вами владелец
одного из огромнейших состояний в губернии, и тогда я посмотрю, как господа
дворяне посмеют не выбрать меня в попечители гимназии!
Последние слова Тулузов произнес с заметным пафосом, а Екатерина
Петровна покраснела, и все лицо ее мгновенно подернулось как бы облаком
печали.
- Все это, не спорю, правда, - начала она, - но ты забываешь, что мне,
после моего первого несчастного брака, страшно даже подумать выйти
когда-нибудь опять замуж.
- Страх этот совершенно неоснователен; можно выходить во второй раз и в
третий; надобно только знать, за кого выходите вы; и я, кажется, в этом
отношении не похож нисколько на господина Ченцова.
- Нет, - возразила Катрин, - нельзя выходить так, без оглядки, как мы
выходим в первый раз, и я теперь тебе скажу всю правду: когда я еще девушкою
до безумия влюбилась в Ченцова, то однажды за ужином прямо намекнула ему,
что люблю его, и он мне намекнул, что он это видит, но что он боится меня, а
я ему тогда сказала, что я не боюсь его... Предчувствие не обмануло
Валерьяна: я в самом деле погубила его моей любовью; а теперь, напротив, я,
Василий Иваныч, боюсь вас и предчувствую, что вы погубите меня вашей
любовью!
Тулузов усмехнулся своею злой улыбкой и произнес:
- Извините меня, Катерина Петровна, я ничего не понял из всего, что вы
изволили сказать!
- Что же тут такое для вас непонятно? Может быть, я дурно выразилась,
но это так! - повторила Екатерина Петровна.
Говоря правду, это было не вполне так: страх к Тулузову в Катрин
действительно существовал, но к этому примешивались и другие чувствования и
мысли. Почему Катрин сошлась с Тулузовым, она, вероятно, и сама бы не могла
с точностью определить. Более всего, думаю, тут властвовало то душевное
настроение, которое французы давно уже назвали par depit, то есть чтобы из
гнева и досады на мужа за его измену отплатить ему поскорее тем же. Может
быть, тут служила некоторым импульсом и страстная натура Екатерины Петровны,
изведавшей наслаждения чувственной любви, а наконец она видела в Тулузове
человека, безусловно, ей преданного и весьма по ее обстоятельствам
полезного. Но в то же время идеалом мужчины, каким некогда являлся ей
Ченцов, Тулузов никогда не мог быть для нее. Сверх того, Катрин почти буква
в букву разделяла мнение губернского предводителя, сказавшего, что Тулузов
вчера только испеченный дворянин, между тем как она дочь генерала и женщина
с таким огромным состоянием. Иметь своим любовником Тулузова Екатерине
Петровне тоже казалось делом не совсем приличным, но все-таки это оставалось
в полутайне, в полумраке, она всегда и перед каждым могла запереться в том;
но выйти за него замуж - это уже значило явно перед всем обществом признать
его за человека равного себе, чего Екатерина Петровна вовсе не думала. Под
влиянием всех этих соображений Екатерина Петровна произнесла неторопливо:
- По пословице: обожжешься на молочке, будешь дуть и на воду; я должна
еще подумать и долго подумать о твоем предложении, Базиль!
никто и не поедет; словом, все это сводится к тому, что если вы меня
искренно любите, то должны осчастливить вашим супружеством со мной, - тогда
я сразу делаюсь иным человеком: я уже не проходимец, не выскочка, я муж ваш
и зять покойного Петра Григорьича... Я, наконец, совместный с вами владелец
одного из огромнейших состояний в губернии, и тогда я посмотрю, как господа
дворяне посмеют не выбрать меня в попечители гимназии!
Последние слова Тулузов произнес с заметным пафосом, а Екатерина
Петровна покраснела, и все лицо ее мгновенно подернулось как бы облаком
печали.
- Все это, не спорю, правда, - начала она, - но ты забываешь, что мне,
после моего первого несчастного брака, страшно даже подумать выйти
когда-нибудь опять замуж.
- Страх этот совершенно неоснователен; можно выходить во второй раз и в
третий; надобно только знать, за кого выходите вы; и я, кажется, в этом
отношении не похож нисколько на господина Ченцова.
- Нет, - возразила Катрин, - нельзя выходить так, без оглядки, как мы
выходим в первый раз, и я теперь тебе скажу всю правду: когда я еще девушкою
до безумия влюбилась в Ченцова, то однажды за ужином прямо намекнула ему,
что люблю его, и он мне намекнул, что он это видит, но что он боится меня, а
я ему тогда сказала, что я не боюсь его... Предчувствие не обмануло
Валерьяна: я в самом деле погубила его моей любовью; а теперь, напротив, я,
Василий Иваныч, боюсь вас и предчувствую, что вы погубите меня вашей
любовью!
Тулузов усмехнулся своею злой улыбкой и произнес:
- Извините меня, Катерина Петровна, я ничего не понял из всего, что вы
изволили сказать!
- Что же тут такое для вас непонятно? Может быть, я дурно выразилась,
но это так! - повторила Екатерина Петровна.
Говоря правду, это было не вполне так: страх к Тулузову в Катрин
действительно существовал, но к этому примешивались и другие чувствования и
мысли. Почему Катрин сошлась с Тулузовым, она, вероятно, и сама бы не могла
с точностью определить. Более всего, думаю, тут властвовало то душевное
настроение, которое французы давно уже назвали par depit, то есть чтобы из
гнева и досады на мужа за его измену отплатить ему поскорее тем же. Может
быть, тут служила некоторым импульсом и страстная натура Екатерины Петровны,
изведавшей наслаждения чувственной любви, а наконец она видела в Тулузове
человека, безусловно, ей преданного и весьма по ее обстоятельствам
полезного. Но в то же время идеалом мужчины, каким некогда являлся ей
Ченцов, Тулузов никогда не мог быть для нее. Сверх того, Катрин почти буква
в букву разделяла мнение губернского предводителя, сказавшего, что Тулузов
вчера только испеченный дворянин, между тем как она дочь генерала и женщина
с таким огромным состоянием. Иметь своим любовником Тулузова Екатерине
Петровне тоже казалось делом не совсем приличным, но все-таки это оставалось
в полутайне, в полумраке, она всегда и перед каждым могла запереться в том;
но выйти за него замуж - это уже значило явно перед всем обществом признать
его за человека равного себе, чего Екатерина Петровна вовсе не думала. Под
влиянием всех этих соображений Екатерина Петровна произнесла неторопливо:
- По пословице: обожжешься на молочке, будешь дуть и на воду; я должна
еще подумать и долго подумать о твоем предложении, Базиль!