IV
Ченцов в последнее время чрезвычайно пристрастился к ружейной охоте, на
которую ходил один-одинешенек в сопровождении только своей лягавой собаки.
Катрин несколько раз и со слезами на глазах упрашивала его не делать этого,
говоря, что она умирает со страху от мысли, что он по целым дням бродит в
лесу, где может заблудиться или встретить медведя, волка...
- А если встречу, так пристрелю, - у меня с собою ружье двуствольное:
одно с дробью, а другое с пулей, - отвечал ей, смеясь, Ченцов.
- Но все-таки бери с собой кого-нибудь! - не отставала от него Катрин.
- Ну, хоть управляющего, что ли... Он, конечно, знает здешнюю местность
лучше, чем ты!
- Зачем же я буду брать управляющего, когда он вовсе не охотник; кроме
того, он завален делами по хозяйству, а я, вдобавок, еще буду таскать его за
собой верст по тридцати в день, - это невежливо и бесчеловечно! - возражал
ей Ченцов.
- Если он не охотник, пусть ходит с тобой кто-нибудь из людей: между
ними множество охотников.
- Ни одного!
- Как ни одного, когда у нас псарей двадцать человек! - воскликнула с
удивлением Катрин.
- То псари, а не ружейные охотники: они не понимают этой охоты! И что ж
мне за радость водить за собой ничего не понимающего дурака, который будет
мне только мешать! - стоял упорно на своем Ченцов.
Тогда Катрин придумала новое средство не пускать мужа одного на охоту.
- Если уж ты так любишь охотиться, - говорила она, - так езди лучше со
псовой охотой, и я с тобой стану ездить... По крайней мере я не буду тогда
мучиться от скуки и от страха за тебя, а то это ужасно, что я переживаю, -
пощади ты меня, Валерьян!
- Какая же в июле псовая охота? - сказал ей тот. - Она начнется с
осени, а теперь охота на дичь!
- Но ты и дичи ничего не застреливаешь и всегда возвращаешься с пустым
ягдташем! - заметила Катрин.
Ченцов при этом покачал головой.
- В ягдташ мой даже заглядывает!.. - проговорил он с досадой. - Ты
скоро будешь меня держать, как Людовик XI{300} кардинала ла-Балю{300}, в
клетке; женясь, я не продавал же тебе каждой минуты своей жизни!
- Как ты не хочешь понять, что это от любви к тебе проистекает! -
проговорила жалобным голосом Катрин.
- Любовь, напротив, делает людей снисходительными, а не деспотами! -
возразил Ченцов.
Катрин сама понимала, что она слишком многого требовала от мужа. Добро
бы он возвращался домой пьяный или буйный, - ничего этого не было. Ченцов,
дома даже, стал гораздо меньше пить; спал он постоянно в общей спальне с
женой, хотя, конечно, при этом прежних страстных сцен не повторялось.
Словом, все, что делал и говорил муж, она находила весьма натуральным; но
непонятный страх и совершенно уверенное ожидание каких-то опасностей и
несчастий не оставляли ее ни на минуту, и - увы! - предчувствия не
обманывали Катрин. Действительно, над ее головой висела опасность, которая
вскоре и разразилась. Дело в том, что Ченцов, по указанию управляющего,
отыскал в селе старуху Арину Семенову и достигнул через посредство ее
возможности таинственных наслаждений, каковые Арина первоначально устроила
ему с одною сельскою девицею, по имени Маланьей; но та оказалась столь
бесстыжею и назойливою, что с первого же свидания опротивела Ченцову до
омерзения, о чем он объявил Арине; тогда сия обязательная старуха
Ченцов в последнее время чрезвычайно пристрастился к ружейной охоте, на
которую ходил один-одинешенек в сопровождении только своей лягавой собаки.
Катрин несколько раз и со слезами на глазах упрашивала его не делать этого,
говоря, что она умирает со страху от мысли, что он по целым дням бродит в
лесу, где может заблудиться или встретить медведя, волка...
- А если встречу, так пристрелю, - у меня с собою ружье двуствольное:
одно с дробью, а другое с пулей, - отвечал ей, смеясь, Ченцов.
- Но все-таки бери с собой кого-нибудь! - не отставала от него Катрин.
- Ну, хоть управляющего, что ли... Он, конечно, знает здешнюю местность
лучше, чем ты!
- Зачем же я буду брать управляющего, когда он вовсе не охотник; кроме
того, он завален делами по хозяйству, а я, вдобавок, еще буду таскать его за
собой верст по тридцати в день, - это невежливо и бесчеловечно! - возражал
ей Ченцов.
- Если он не охотник, пусть ходит с тобой кто-нибудь из людей: между
ними множество охотников.
- Ни одного!
- Как ни одного, когда у нас псарей двадцать человек! - воскликнула с
удивлением Катрин.
- То псари, а не ружейные охотники: они не понимают этой охоты! И что ж
мне за радость водить за собой ничего не понимающего дурака, который будет
мне только мешать! - стоял упорно на своем Ченцов.
Тогда Катрин придумала новое средство не пускать мужа одного на охоту.
- Если уж ты так любишь охотиться, - говорила она, - так езди лучше со
псовой охотой, и я с тобой стану ездить... По крайней мере я не буду тогда
мучиться от скуки и от страха за тебя, а то это ужасно, что я переживаю, -
пощади ты меня, Валерьян!
- Какая же в июле псовая охота? - сказал ей тот. - Она начнется с
осени, а теперь охота на дичь!
- Но ты и дичи ничего не застреливаешь и всегда возвращаешься с пустым
ягдташем! - заметила Катрин.
Ченцов при этом покачал головой.
- В ягдташ мой даже заглядывает!.. - проговорил он с досадой. - Ты
скоро будешь меня держать, как Людовик XI{300} кардинала ла-Балю{300}, в
клетке; женясь, я не продавал же тебе каждой минуты своей жизни!
- Как ты не хочешь понять, что это от любви к тебе проистекает! -
проговорила жалобным голосом Катрин.
- Любовь, напротив, делает людей снисходительными, а не деспотами! -
возразил Ченцов.
Катрин сама понимала, что она слишком многого требовала от мужа. Добро
бы он возвращался домой пьяный или буйный, - ничего этого не было. Ченцов,
дома даже, стал гораздо меньше пить; спал он постоянно в общей спальне с
женой, хотя, конечно, при этом прежних страстных сцен не повторялось.
Словом, все, что делал и говорил муж, она находила весьма натуральным; но
непонятный страх и совершенно уверенное ожидание каких-то опасностей и
несчастий не оставляли ее ни на минуту, и - увы! - предчувствия не
обманывали Катрин. Действительно, над ее головой висела опасность, которая
вскоре и разразилась. Дело в том, что Ченцов, по указанию управляющего,
отыскал в селе старуху Арину Семенову и достигнул через посредство ее
возможности таинственных наслаждений, каковые Арина первоначально устроила
ему с одною сельскою девицею, по имени Маланьей; но та оказалась столь
бесстыжею и назойливою, что с первого же свидания опротивела Ченцову до
омерзения, о чем он объявил Арине; тогда сия обязательная старуха