во, мы люди бедные, - продолжал кузнец, - а
чужим господам тоже соблазнять не дозволено девушек, коли нет на то согласия
от родителей, а я как же, помилуйте, могу дать позволенье на то, когда мне
гривны какой-нибудь за то не выпало.
- Вот тебе не гривна, а больше! - проговорил Ченцов и кинул
десятирублевую.
- Благодарю покорно, ваше высокопревосходительство! - сказал кузнец
радостным голосом и хватая бумажку с земли.
- Ну, и убирайтесь сию же минуту!
- Уберемся, ваше превосходительство, - отвечал кузнец.
Ченцов затворил окно, но еще видел, как родитель Маланьи медленно пошел
с нею от избы Арины, а потом, отойдя весьма недалеко, видимо, затеял брань с
дочерью, которая кончилась тем, что кузнец схватил Маланью за косу и куда-то
ее увел.
- Черт знает, что это такое! - произнес Ченцов, садясь на небольшой
диванчик: несмотря на разнообразие его любовных похождений, с ним никогда
ничего подобного не случалось.
- Ах, барин, здесь ужасть какой народ супротивный, и все что ни есть
буяны! - проговорила тихим голосом Аксюша, поднявшая наконец лицо свое.
- Пойдем, моя милая, я тебя провожу! - сказал Ченцов, встав с диванчика
и облекаясь в свои охотничьи доспехи.
- Проводите, барин, а то они беспременно подстерегут меня и изобьют!
- Пусть себе попробуют! - произнес Ченцов, молодецки мотнув головой, и
повел Аксюшу под руку по задворкам деревни.
Идти потом в Федюхино пришлось им по небольшому березовому перелеску.
Ночь была лунная и теплая. Аксинья, одетая в новый ситцевый сарафан, белую
коленкоровую рубаху и с красным платком на голове, шла, стыдливо держась за
руку барина. Она была из довольно зажиточного дома, и я объяснить даже
затрудняюсь, как и почему сия юная бабеночка пала для Ченцова: может быть,
тоже вследствие своей поэтичности, считая всякого барина лучше мужика; да
мужа, впрочем, у нее и не было, - он целые годы жил в Петербурге и не сходил
оттуда.
Версты через три Аксинья, слабенькая физически, заметно утомилась.
- Присядь и отдохни, Аксюша, - сказал, заметивши ее усталость, Ченцов.
В это время они проходили довольно сухую поляну.
- Да, барин, уж извините! - проговорила она и опустилась на траву.
Ченцов уселся рядом с нею; Аксинья немедленно же склонила свою голову
на его ноги. Оба они при довольно тусклом лунном освещении, посреди травы и
леса, с бегающею около и как бы стерегущею их собакою, представляли весьма
красивую группу: молодцеватый Ченцов в щеголеватом охотничьем костюме,
вооруженный ружьем, сидел как бы несколько в грозной позе, а лежавшая
головою на его ногах молодая бабеночка являла бог знает уже откуда
прирожденную ей грацию. Начавшийся между ними разговор тоже носил
поэтический характер.
- Ты меня любишь, Ксюша? - спрашивал Ченцов.
- Люблю, барин, - отвечала она, не поднимая головы.
- И я тебя люблю! - произнес трепетно-страстным голосом Ченцов.
- Я знаю это, барин, - говорила Аксинья, не изменяя своей позы.
- Но тебя, может быть, беспокоит эта нахальная Маланья? - спросил
Ченцов.
- Нет, барин... Что ж это?.. Нет, нет! - повторила Аксинья. - Только,
барин, одно смею вам сказать, - вы не рассердитесь на меня, голубчик, - я к
Арине ходить боюсь теперь... она тоже женщина лукавая... Пожалуй, еще, как
мы будем там, всякого народу напускает... Куда я тогда денусь с мо
чужим господам тоже соблазнять не дозволено девушек, коли нет на то согласия
от родителей, а я как же, помилуйте, могу дать позволенье на то, когда мне
гривны какой-нибудь за то не выпало.
- Вот тебе не гривна, а больше! - проговорил Ченцов и кинул
десятирублевую.
- Благодарю покорно, ваше высокопревосходительство! - сказал кузнец
радостным голосом и хватая бумажку с земли.
- Ну, и убирайтесь сию же минуту!
- Уберемся, ваше превосходительство, - отвечал кузнец.
Ченцов затворил окно, но еще видел, как родитель Маланьи медленно пошел
с нею от избы Арины, а потом, отойдя весьма недалеко, видимо, затеял брань с
дочерью, которая кончилась тем, что кузнец схватил Маланью за косу и куда-то
ее увел.
- Черт знает, что это такое! - произнес Ченцов, садясь на небольшой
диванчик: несмотря на разнообразие его любовных похождений, с ним никогда
ничего подобного не случалось.
- Ах, барин, здесь ужасть какой народ супротивный, и все что ни есть
буяны! - проговорила тихим голосом Аксюша, поднявшая наконец лицо свое.
- Пойдем, моя милая, я тебя провожу! - сказал Ченцов, встав с диванчика
и облекаясь в свои охотничьи доспехи.
- Проводите, барин, а то они беспременно подстерегут меня и изобьют!
- Пусть себе попробуют! - произнес Ченцов, молодецки мотнув головой, и
повел Аксюшу под руку по задворкам деревни.
Идти потом в Федюхино пришлось им по небольшому березовому перелеску.
Ночь была лунная и теплая. Аксинья, одетая в новый ситцевый сарафан, белую
коленкоровую рубаху и с красным платком на голове, шла, стыдливо держась за
руку барина. Она была из довольно зажиточного дома, и я объяснить даже
затрудняюсь, как и почему сия юная бабеночка пала для Ченцова: может быть,
тоже вследствие своей поэтичности, считая всякого барина лучше мужика; да
мужа, впрочем, у нее и не было, - он целые годы жил в Петербурге и не сходил
оттуда.
Версты через три Аксинья, слабенькая физически, заметно утомилась.
- Присядь и отдохни, Аксюша, - сказал, заметивши ее усталость, Ченцов.
В это время они проходили довольно сухую поляну.
- Да, барин, уж извините! - проговорила она и опустилась на траву.
Ченцов уселся рядом с нею; Аксинья немедленно же склонила свою голову
на его ноги. Оба они при довольно тусклом лунном освещении, посреди травы и
леса, с бегающею около и как бы стерегущею их собакою, представляли весьма
красивую группу: молодцеватый Ченцов в щеголеватом охотничьем костюме,
вооруженный ружьем, сидел как бы несколько в грозной позе, а лежавшая
головою на его ногах молодая бабеночка являла бог знает уже откуда
прирожденную ей грацию. Начавшийся между ними разговор тоже носил
поэтический характер.
- Ты меня любишь, Ксюша? - спрашивал Ченцов.
- Люблю, барин, - отвечала она, не поднимая головы.
- И я тебя люблю! - произнес трепетно-страстным голосом Ченцов.
- Я знаю это, барин, - говорила Аксинья, не изменяя своей позы.
- Но тебя, может быть, беспокоит эта нахальная Маланья? - спросил
Ченцов.
- Нет, барин... Что ж это?.. Нет, нет! - повторила Аксинья. - Только,
барин, одно смею вам сказать, - вы не рассердитесь на меня, голубчик, - я к
Арине ходить боюсь теперь... она тоже женщина лукавая... Пожалуй, еще, как
мы будем там, всякого народу напускает... Куда я тогда денусь с мо