Масоны


- Я не знала, что вам только пьяному так это казалось и кажется!.. -
проговорила с ударением и с заметным неудовольствием Катрин, совершенно
искренно: читавшая любовь, со всеми ее подробностями, за высочайшую поэзию,
и затем она с гневным уже взором присовокупила: - Значит, про тебя правду
говорили, что ты совершенно испорченный человек!
- Может быть, я и испорченный человек, но не стану называть небом то,
что и животным не кажется, я думаю, небом, а чистой землицей и грязцой!..
Катрин очень хорошо, разумеется, понимала, что муж этими словами язвил
ее, и язвил умышленно.
- Мне это представлялось небом только с вами, а вы, я не знаю, со
сколькими пользовались этим небом!
- Мне никогда не казалось это небом, а потому я в этом случае всегда
был ищущий!
- И нашедший, вероятно, это небо с Людмилой, которая была такая
неземная! - проговорила с насмешкой Катрин.
Об идеальности Людмилы Ченцов, и особенно последнее время, неоднократно
говорил Катрин, которую, конечно, оскорбляли такие отзывы мужа о прежнем
предмете его страсти, и она только силою характера своего скрывала это.
- Да, действительно, - отвечал на этот раз уже прямо Ченцов, выпивая
стакан вина, - Людмила была единственная женщина, в любви которой для меня
существовал настоящий рай!
Услышав такой ответ, Катрин не стала больше говорить и, порывисто встав
с своего места, ушла в спальню.
Допив все оставленное на столе вино, поднялся также и Ченцов и ушел, но
только не в спальню к жене, а в свой кабинет, где и лег спать на диван.
Это была первая ночь, которую супруги со дня их брака провели врозь.
Поутру Катрин думала нежностью поправить дело и до чаю еще вышла в
кабинет к мужу. Ченцов, одетый в охотничий костюм, сидел, насупившись, перед
туалетным столом.
- Ты прости меня! - сказала Катрин, обнимая и целуя его.
- В чем мне тебя прощать? - возразил ей Ченцов. - Ты ни в чем не
виновата, и если тут кого прощать и извинять следует, так это твою натуру!
- Но и твою натуру тоже надобно немножко прощать! - продолжала, едва
владея собой, Катрин в том же кротком тоне.
- Ну, что тут толковать об этом?.. Друг друга стоим!.. Я прежде еще
знал это! - проговорил Ченцов, вставая и надевая на себя через плечо ружье и
прочие охотничьи принадлежности.
- Разве ты уходишь, и уходишь в такую минуту?! - спросила с ужасом
Катрин.
Ченцов ничего ей не ответил и ушел. Целый день он бродил по полям и по
лесу и, возвратясь довольно поздно домой, почти прокрался в кабинет, позвал
потихоньку к себе своего камердинера и велел ему подать себе... не есть, -
нет, а одного только вина... и не шампанского, а водки. Лакей исполнил это
приказание и принес огромный графин с ерофеичем, который держался в доме для
угощения церковного причта. Ченцов отослал камердинера спать и, по уходе
того, взял графин и через горлышко вытянул его почти до дна. Глаза у него
сразу осовели. Он хотел было лечь на диван, но в то время вошла Катрин в
одном белье и чулках; волосы ее были растрепаны и глаза воспалены от слез.
- Пойдем ко мне!.. Ты не должен и не смеешь тут спать! - сказала она
мужу.
Тот насмешливо посмотрел на нее.
- В таком виде могу, - проговорил он совсем пьяным голосом, Катрин
взяла его за руку и увела с собой.
Не для услады своей и читателя рассказывает все это автор, но по
п