важали, иные боялись, но никто не любил.
Катрин, уведомленная с нарочным о смерти отца, не приехала на похороны,
а прислала своего молодого управляющего, Василия Иваныча Тулузова, которого
некогда с такою недоверчивостью принял к себе Петр Григорьич и которому,
однако, за его распорядительность, через весьма недолгое время поручил
заведовать всеми своими именьями и стал звать его почетным именем: "Василий
Иваныч", а иногда и "господин Тулузов". Не было никакого сомнения, что
управляющий был весьма распорядителен. Прибыв в губернский город, он первое,
что послал за приходскими священниками с просьбою служить должные панихиды
по покойнике, потом строго разбранил старших из прислуги, почему они прежде
этого не сделали, велев им вместе с тем безвыходно торчать в зале и молиться
за упокой души барина. Устроив это, Тулузов разослал именитым лицам города
пригласительные билеты о том, чтобы они посетили панихиды по Петре
Григорьиче, а равно и долженствующее через день последовать погребение его.
Независимо от того, Тулузов явился к секретарю дворянского депутатского
собрания и просил его вместе с подвластными ему чиновниками быть на
погребении его превосходительства, как бывшего их благодетеля и начальника,
присоединив к сему еще и другую просьбу: принять трапезу, которая последует
за погребением. Секретарь, хоть и не считал Петра Григорьича своим
благодетелем, но, любя поесть и выпить, объявил, что он будет, а также и все
его чиновники, хорошо ведая, что те тоже не прочь ублажить свой мамон при
каком бы то ни было случае. От секретаря управляющий проехал к начальнику
губернии барону Висбаху, которому в весьма почтительных выражениях объяснил,
что он - управляющий бывшего губернского предводителя Петра Григорьича
Крапчика и приехал просить начальника губернии почтить своим посещением прах
его господина. Начальник губернии на это сказал, что он непременно будет и
что это обязанность его даже.
Вследствие таковых мер, принятых управляющим, похороны Петра Григорьича
совершились с полной торжественностью; впереди шел камердинер его с образом
в руках; за ним следовали архиерейские певчие и духовенство, замыкаемое в
сообществе архимандритов самим преосвященным Евгением; за духовенством были
несомы секретарем дворянского собрания, в мундире, а также двумя - тремя
чиновниками, на бархатных подушках, ордена Петра Григорьича, а там, как
водится, тянулась погребальная колесница с гробом, за которым
непосредственно шел в золотом и блистающем камергерском мундире губернатор,
а также и другие сильные мира сего, облеченные в мундиры; ехали в каретах
три - четыре немолодые дамы - дальние родственницы Петра Григорьича, - и,
наконец, провожали барина все его дворовые люди, за которыми бежала и
любимая моська Петра Григорьича, пребезобразная и презлая. Хотя в этом
кортеже и старались все иметь печальные лица (секретарь депутатского
собрания успел даже выжать из глаз две - три слезинки), но истинного горя и
сожаления ни в ком не было заметно, за исключением, впрочем, дворовой прачки
Петра Григорьича - женщины уже лет сорока и некрасивой собою: она
ревмя-ревела в силу того, что последнее время барин приблизил ее к себе, и
она ужасно этим дорожила и гордилась!
На данном после похорон обеде присутствовали только чиновники
депутатского собрания, имея во гл
Катрин, уведомленная с нарочным о смерти отца, не приехала на похороны,
а прислала своего молодого управляющего, Василия Иваныча Тулузова, которого
некогда с такою недоверчивостью принял к себе Петр Григорьич и которому,
однако, за его распорядительность, через весьма недолгое время поручил
заведовать всеми своими именьями и стал звать его почетным именем: "Василий
Иваныч", а иногда и "господин Тулузов". Не было никакого сомнения, что
управляющий был весьма распорядителен. Прибыв в губернский город, он первое,
что послал за приходскими священниками с просьбою служить должные панихиды
по покойнике, потом строго разбранил старших из прислуги, почему они прежде
этого не сделали, велев им вместе с тем безвыходно торчать в зале и молиться
за упокой души барина. Устроив это, Тулузов разослал именитым лицам города
пригласительные билеты о том, чтобы они посетили панихиды по Петре
Григорьиче, а равно и долженствующее через день последовать погребение его.
Независимо от того, Тулузов явился к секретарю дворянского депутатского
собрания и просил его вместе с подвластными ему чиновниками быть на
погребении его превосходительства, как бывшего их благодетеля и начальника,
присоединив к сему еще и другую просьбу: принять трапезу, которая последует
за погребением. Секретарь, хоть и не считал Петра Григорьича своим
благодетелем, но, любя поесть и выпить, объявил, что он будет, а также и все
его чиновники, хорошо ведая, что те тоже не прочь ублажить свой мамон при
каком бы то ни было случае. От секретаря управляющий проехал к начальнику
губернии барону Висбаху, которому в весьма почтительных выражениях объяснил,
что он - управляющий бывшего губернского предводителя Петра Григорьича
Крапчика и приехал просить начальника губернии почтить своим посещением прах
его господина. Начальник губернии на это сказал, что он непременно будет и
что это обязанность его даже.
Вследствие таковых мер, принятых управляющим, похороны Петра Григорьича
совершились с полной торжественностью; впереди шел камердинер его с образом
в руках; за ним следовали архиерейские певчие и духовенство, замыкаемое в
сообществе архимандритов самим преосвященным Евгением; за духовенством были
несомы секретарем дворянского собрания, в мундире, а также двумя - тремя
чиновниками, на бархатных подушках, ордена Петра Григорьича, а там, как
водится, тянулась погребальная колесница с гробом, за которым
непосредственно шел в золотом и блистающем камергерском мундире губернатор,
а также и другие сильные мира сего, облеченные в мундиры; ехали в каретах
три - четыре немолодые дамы - дальние родственницы Петра Григорьича, - и,
наконец, провожали барина все его дворовые люди, за которыми бежала и
любимая моська Петра Григорьича, пребезобразная и презлая. Хотя в этом
кортеже и старались все иметь печальные лица (секретарь депутатского
собрания успел даже выжать из глаз две - три слезинки), но истинного горя и
сожаления ни в ком не было заметно, за исключением, впрочем, дворовой прачки
Петра Григорьича - женщины уже лет сорока и некрасивой собою: она
ревмя-ревела в силу того, что последнее время барин приблизил ее к себе, и
она ужасно этим дорожила и гордилась!
На данном после похорон обеде присутствовали только чиновники
депутатского собрания, имея во гл