у записку, опасаясь,
что тот, по своему раскиданному состоянию духа, забудет о ней и даже
потеряет ее, что отчасти и случилось. Выехав из своего отеля и направившись
прямо к Сперанскому, Егор Егорыч, тем не менее, думал не об докладной
записке, а о том, действительно ли масоны и хлысты имеют аналогию между
собой, - вопрос, который он хоть и решил утвердительно, но не вполне был
убежден в том.
Михаил Михайлыч Сперанский в это время уже преподнес государю
напечатанный свод законов{191} и теперь только наблюдал, как его детище
всюду приводилось в исполнение. Если судить по настоящим порядкам, так
трудно себе даже представить всю скромность квартиры Михаила Михайлыча. Егор
Егорыч, по своей торопливости, в совершенно темной передней знаменитого
государственного деятеля чуть не расшиб себе лоб и затем повернул в хорошо
ему знакомый кабинет, в котором прежде всего кидались в глаза по всем стенам
стоявшие шкапы, сверху донизу наполненные книгами. На большом письменном
столе лежало множество бумаг, но в совершеннейшем порядке. Вообще во всем
убранстве кабинета проглядывали ум и строгая систематика Михаила Михайлыча.
Когда Егор Егорыч появился в кабинете, Михаил Михайлыч сидел за работой и
казался хоть еще и бодрым, но не столько, кажется, по телу, сколько по духу,
стариком. Одет он был во фраке с двумя звездами и в белом высоком жабо.
Егору Егорычу он обрадовался и произнес:
- Кого я вижу пред собой?
Егор Егорыч, по своему обыкновению, сел торопливо на кресло против
хозяина.
- Знаете ли вы, о чем я думал, ехав к вам? - начал он.
- Конечно, не знаю, - отвечал Михаил Михайлыч.
- Я думал о хлыстах!
Такое думание Егора Егорыча нисколько, кажется, не удивило Михаила
Михайлыча и не вызвало у него ни малейшей улыбки.
- Их секту преследуют!.. За что? - дообъяснил Егор Егорыч.
- Я думаю, не одних хлыстов, а вообще раскольников начинают стеснять, и
почему это делается, причин много тому! - проговорил уклончиво Михаил
Михайлыч.
- Причина одна, я думаю, - пробормотал Марфин, - хлысты - мистики, а
это не по вкусу нашему казенному православию.
Тут Сперанский уж улыбнулся слегка.
- Если они и мистики, то очень грубые, - отозвался он.
- Чем? - воскликнул Егор Егорыч.
- Во-первых, своим пониманием в такой грубой, чувственной форме
мистических экстазов и, наконец, своими беснующимися экстазиками, что,
по-моему, требует полного подавления!
- Но они все мужики, вы забываете это!
- И в среде апостолов были рыбари... Духовные отцы нашей церкви никогда
не позволяли себе ни скаканий, ни экстазов - вещей порядка низшего; и потом
эти видения и пророчества хлыстов, - что это такое?
Егор Егорыч был и согласен и несогласен с Михаилом Михайлычем.
- Но как же основать всеобщую внутреннюю церковь, как не этим путем? -
кипятился он. - Пусть каждый ищет Христа, как кто умеет!
- И никто, конечно, сам не найдет его! - произнес, усмехнувшись, Михаил
Михайлыч. - На склоне дней моих я все более и более убеждаюсь в том, что
стихийная мудрость составила себе какую-то теозофически-христианскую
метафизику, воображая, что открыли какой-то путь к истине, удобнейший и
чистейший, нежели тот, который представляет наша церковь.
Эти слова ударили Егора Егорыча в самую суть.
- Но тогда к черту весь наш мистицизм! - вос
что тот, по своему раскиданному состоянию духа, забудет о ней и даже
потеряет ее, что отчасти и случилось. Выехав из своего отеля и направившись
прямо к Сперанскому, Егор Егорыч, тем не менее, думал не об докладной
записке, а о том, действительно ли масоны и хлысты имеют аналогию между
собой, - вопрос, который он хоть и решил утвердительно, но не вполне был
убежден в том.
Михаил Михайлыч Сперанский в это время уже преподнес государю
напечатанный свод законов{191} и теперь только наблюдал, как его детище
всюду приводилось в исполнение. Если судить по настоящим порядкам, так
трудно себе даже представить всю скромность квартиры Михаила Михайлыча. Егор
Егорыч, по своей торопливости, в совершенно темной передней знаменитого
государственного деятеля чуть не расшиб себе лоб и затем повернул в хорошо
ему знакомый кабинет, в котором прежде всего кидались в глаза по всем стенам
стоявшие шкапы, сверху донизу наполненные книгами. На большом письменном
столе лежало множество бумаг, но в совершеннейшем порядке. Вообще во всем
убранстве кабинета проглядывали ум и строгая систематика Михаила Михайлыча.
Когда Егор Егорыч появился в кабинете, Михаил Михайлыч сидел за работой и
казался хоть еще и бодрым, но не столько, кажется, по телу, сколько по духу,
стариком. Одет он был во фраке с двумя звездами и в белом высоком жабо.
Егору Егорычу он обрадовался и произнес:
- Кого я вижу пред собой?
Егор Егорыч, по своему обыкновению, сел торопливо на кресло против
хозяина.
- Знаете ли вы, о чем я думал, ехав к вам? - начал он.
- Конечно, не знаю, - отвечал Михаил Михайлыч.
- Я думал о хлыстах!
Такое думание Егора Егорыча нисколько, кажется, не удивило Михаила
Михайлыча и не вызвало у него ни малейшей улыбки.
- Их секту преследуют!.. За что? - дообъяснил Егор Егорыч.
- Я думаю, не одних хлыстов, а вообще раскольников начинают стеснять, и
почему это делается, причин много тому! - проговорил уклончиво Михаил
Михайлыч.
- Причина одна, я думаю, - пробормотал Марфин, - хлысты - мистики, а
это не по вкусу нашему казенному православию.
Тут Сперанский уж улыбнулся слегка.
- Если они и мистики, то очень грубые, - отозвался он.
- Чем? - воскликнул Егор Егорыч.
- Во-первых, своим пониманием в такой грубой, чувственной форме
мистических экстазов и, наконец, своими беснующимися экстазиками, что,
по-моему, требует полного подавления!
- Но они все мужики, вы забываете это!
- И в среде апостолов были рыбари... Духовные отцы нашей церкви никогда
не позволяли себе ни скаканий, ни экстазов - вещей порядка низшего; и потом
эти видения и пророчества хлыстов, - что это такое?
Егор Егорыч был и согласен и несогласен с Михаилом Михайлычем.
- Но как же основать всеобщую внутреннюю церковь, как не этим путем? -
кипятился он. - Пусть каждый ищет Христа, как кто умеет!
- И никто, конечно, сам не найдет его! - произнес, усмехнувшись, Михаил
Михайлыч. - На склоне дней моих я все более и более убеждаюсь в том, что
стихийная мудрость составила себе какую-то теозофически-христианскую
метафизику, воображая, что открыли какой-то путь к истине, удобнейший и
чистейший, нежели тот, который представляет наша церковь.
Эти слова ударили Егора Егорыча в самую суть.
- Но тогда к черту весь наш мистицизм! - вос