ятельство, позвольте еще раз побывать у вас, - сказала
она.
- Непременно, непременно!.. - повторил князь. - И послезавтра же
приезжайте, а я до тех пор поразузнаю и соображу.
Девушка после того сделала прощальный книксен князю и пошла, колеблясь
своим тонким станом. Видимо, что какое-то разразившееся над нею горе
подсекло ее в корень.
По уходе ее, князь несколько мгновений не начинал разговора, как будто
бы ему тяжело было передать то, что случилось.
- Это дочь Василия Михайлыча Попова, - сказал он, наконец.
- Мне говорил это ваш швейцар, - подхватил Егор Егорыч.
- И она мне принесла невероятное известие, - продолжал князь, разводя
руками, - хотя правда, что Сергей Степаныч мне еще раньше передавал
городской слух, что у Василия Михайлыча идут большие неудовольствия с его
младшей дочерью, и что она даже жаловалась на него; но сегодня вот эта
старшая его дочь, которую он очень любит, с воплем и плачем объявила мне,
что отец ее услан в монастырь близ Казани, а Екатерина Филипповна - в Кашин,
в монастырь; также сослан и некто Пилецкий{196}, которого, кажется, вы
немножко знаете.
- Знаю, - отвечал Егор Егорыч.
- И что все это, - продолжал князь, - случилось по доносу их регента
Федорова.
Егор Егорыч был совершенно афрапирован тем, что слышал.
- Но что же они делали преступного? - спросил он.
- Вероятно, то же, что и прежде: молились по-своему... Я сначала
подумал, что это проделки того же Фотия с девой Анною, но Сергей Степаныч
сказал мне, что ей теперь не до того, потому что Фотий умирает.
Егор Егорыч сильно задумался.
- Я совершенно незнаком с madame Татариновой и весьма мало знаю людей
ее круга; кроме того, что я тут? Последняя спица в колеснице!.. Но вам,
князь, следует пособить им!.. - проговорил, постукивая ножкой и с обычной
ему откровенностью, Егор Егорыч.
Князь этими словами заметно был приведен в смущение.
- А как я тут пособлю? - сказал он. - Мне доктора, по болезни моих
глаз, шагу не позволяют сделать из дому... Конечно, государь так был
милостив ко мне, что два раза изволил посетить меня, но теперь он в
отсутствии.
- Тогда напишите государю письмо, - рубнул Егор Егорыч.
Князь сразу же мотнул отрицательно головою и произнес несколько сухим
тоном:
- Этого нельзя!.. На словах я мог бы сказать многое государю, как мое
предположение, как мое мнение; но написать - другое дело, это уж, как
говорится, лезть в чужой огород.
- Это не чужой вам огород, не чужой!.. - не унимался в своей
откровенности Егор Егорыч.
- Да, он был когда-то и мой!.. - проговорил тем же суховатым тоном
князь. - Но я всех этих господ давным-давно потерял из виду, и что они
теперь делали, разве я знаю?
- Ничего они не могли делать, ничего! - петушился Егор Егорыч.
- Может быть, и ничего! - не отвергнул князь, но тут же и, кажется, не
без умысла свел разговор на Крапчика, о котором отозвался не весьма лестно.
- Я этому господину, по вашему письму, ничего не выразил определенного,
parce qu'il m'a paru etre stupide*.
______________
* потому что он показался мне глупым (франц.).
- Да, он солдат, и солдат павловский еще, но он человек честный! -
определил Егор Егорыч своего друга.
Князь, однако, вряд ли мысленно согласился с ним.
она.
- Непременно, непременно!.. - повторил князь. - И послезавтра же
приезжайте, а я до тех пор поразузнаю и соображу.
Девушка после того сделала прощальный книксен князю и пошла, колеблясь
своим тонким станом. Видимо, что какое-то разразившееся над нею горе
подсекло ее в корень.
По уходе ее, князь несколько мгновений не начинал разговора, как будто
бы ему тяжело было передать то, что случилось.
- Это дочь Василия Михайлыча Попова, - сказал он, наконец.
- Мне говорил это ваш швейцар, - подхватил Егор Егорыч.
- И она мне принесла невероятное известие, - продолжал князь, разводя
руками, - хотя правда, что Сергей Степаныч мне еще раньше передавал
городской слух, что у Василия Михайлыча идут большие неудовольствия с его
младшей дочерью, и что она даже жаловалась на него; но сегодня вот эта
старшая его дочь, которую он очень любит, с воплем и плачем объявила мне,
что отец ее услан в монастырь близ Казани, а Екатерина Филипповна - в Кашин,
в монастырь; также сослан и некто Пилецкий{196}, которого, кажется, вы
немножко знаете.
- Знаю, - отвечал Егор Егорыч.
- И что все это, - продолжал князь, - случилось по доносу их регента
Федорова.
Егор Егорыч был совершенно афрапирован тем, что слышал.
- Но что же они делали преступного? - спросил он.
- Вероятно, то же, что и прежде: молились по-своему... Я сначала
подумал, что это проделки того же Фотия с девой Анною, но Сергей Степаныч
сказал мне, что ей теперь не до того, потому что Фотий умирает.
Егор Егорыч сильно задумался.
- Я совершенно незнаком с madame Татариновой и весьма мало знаю людей
ее круга; кроме того, что я тут? Последняя спица в колеснице!.. Но вам,
князь, следует пособить им!.. - проговорил, постукивая ножкой и с обычной
ему откровенностью, Егор Егорыч.
Князь этими словами заметно был приведен в смущение.
- А как я тут пособлю? - сказал он. - Мне доктора, по болезни моих
глаз, шагу не позволяют сделать из дому... Конечно, государь так был
милостив ко мне, что два раза изволил посетить меня, но теперь он в
отсутствии.
- Тогда напишите государю письмо, - рубнул Егор Егорыч.
Князь сразу же мотнул отрицательно головою и произнес несколько сухим
тоном:
- Этого нельзя!.. На словах я мог бы сказать многое государю, как мое
предположение, как мое мнение; но написать - другое дело, это уж, как
говорится, лезть в чужой огород.
- Это не чужой вам огород, не чужой!.. - не унимался в своей
откровенности Егор Егорыч.
- Да, он был когда-то и мой!.. - проговорил тем же суховатым тоном
князь. - Но я всех этих господ давным-давно потерял из виду, и что они
теперь делали, разве я знаю?
- Ничего они не могли делать, ничего! - петушился Егор Егорыч.
- Может быть, и ничего! - не отвергнул князь, но тут же и, кажется, не
без умысла свел разговор на Крапчика, о котором отозвался не весьма лестно.
- Я этому господину, по вашему письму, ничего не выразил определенного,
parce qu'il m'a paru etre stupide*.
______________
* потому что он показался мне глупым (франц.).
- Да, он солдат, и солдат павловский еще, но он человек честный! -
определил Егор Егорыч своего друга.
Князь, однако, вряд ли мысленно согласился с ним.