Масоны


роклятие, говоря, что
изменить того, что сделано, невозможно, и что из этого даже может произойти
добро, ибо ежели царь, ради правды, не хочет любимца своего низвергнуть, то
теперь, ради стыда, как проклятого, он должен будет удалить.

VI

Егор Егорыч приехал, наконец, в Петербург и остановился в одном отеле с
Крапчиком, который немедля прибежал к нему в нумер и нашел Егора Егорыча
сильно постаревшим, хотя и сам тоже не помолодел: от переживаемых в
последнее время неприятных чувствований и при содействии петербургского
климата Петр Григорьич каждодневно страдал желчною рвотою и голос имел
постоянно осиплый.
- Мы теперь, - забасил он с грустно-насмешливым оттенком, - можем
сказать, что у нас все потеряно, кроме чести!
- Почему потеряно? Из чего вы это заключаете? - отозвался с досадой
Егор Егорыч.
- Из того, что Петербург ныне совсем не тот, какой был прежде; в нем
все изменилось: и люди и мнения их! Все стали какие-то прапорщики
гвардейские, а не правительственные лица.
Егор Егорыч молчал.
- Князя, конечно, я лично не знал до сего времени, - продолжал Крапчик,
- но, судя по вашим рассказам, я его представлял себе совершенно иным,
нежели каким увидал...
- Каким же вы его увидали?.. Что такое?.. - спросил опять-таки с
досадой Егор Егорыч.
- То, что... Я побоялся в письме подробно описывать вам, потому что
здесь решительно говорят, что письма распечатываются, особенно к масонам!..
- Ну, придумывайте еще что-нибудь! - перебил его Егор Егорыч.
- Что делать? Сознаюсь откровенно, что побоялся! - признался Крапчик и
затем принялся было точнейшим образом рассказывать, как он сначала не был
принимаем князем по болезни того, как получил потом от него очень любезное
приглашение на обед...
- А кто еще с вами обедал у князя? - перебил его Егор Егорыч.
- Обедали известный, разумеется, вам Сергей Степаныч и какой-то еще
Федор Иваныч...
- Знаю! - как бы отрезал Егор Егорыч.
- За обедом князь, - продолжал Крапчик, - очень лестно отрекомендовав
меня Сергею Степанычу, завел разговор о нашем деле, приказал мне говорить
совершенно откровенно. Я начал с дела, лично меня касающегося, об одном
раскольнике-хлысте Ермолаеве, который, по настоянию моему, посажен в острог
и которого сенатор оправдал и выпустил.
Егор Егорыч, услыхав это, откинулся на задок кресла, как он всегда
делал, когда его что-нибудь поражало или сердило.
- Но зачем же вы с этого какого-то глупого дела начали? - произнес он.
- Потому что оно самое крупное, - объяснил Крапчик.
- Не может оно быть крупное!.. Это какая-нибудь сплетня, клевета
поповская!.. За что хлыстов преследовать и сажать в острог?.. После этого
князя и меня надобно посадить в острог, потому что и мы, пожалуй, хлысты!..
Тут уж Крапчика точно кто по голове обухом ударил.
- Что это, Егор Егорыч, шутите ли вы или дурачите меня?!. - сказал он,
потупляя глаза. - Я скорее всему на свете поверю, чем тому, что вы и князь
могли принадлежать к этой варварской секте!
- К варварской?.. Вы находите, что эта секта варварская? - принялся уже
кричать Егор Егорыч. - Какие вы данные имеете для того?.. Какие?.. Тут зря и
наобум говорить нельзя!
- Нет-с, я не наобум говорю, - возразил обиженным голосом Крапчик и
стал передавать все, чт