ь, как он, - страшный выбор! Не твой. Теперь бы любой хорош,
да прошлое не станет настоящим...
"Изменить можно только сроки, - зэк пощупал пульсирующую вену. -
Подвинуть поближе черту и шагнуть за нее".
Горящий мозг не желал давать ей имя - смерть, но и не нашел другого
названия. Так оно и осталось простой чертой, за которой он безуспешно
пытался разглядеть наполненное другим смыслом другое существование. Речь
уже не шла о жизни, человек хотел существовать в каком угодно состоянии,
увидеть себя пребывающим в каком угодно мире. Но быть... Увы, все
находилось за гранью земного сознания...
...Морабели появился в камере смертников на четвертые сутки после
вынесения приговора. То был уже другой Морабели. Он не угрожал, и в голосе
пропали роковые нотки. Полковник сочувственно выпятил губу, приятельски
кивнул. На этот раз от него пахло коньяком.
Зэк чувствовал это так остро, как может чувствовать только
приговоренный к смерти.
- Не понимаю! - Важа Спиридоновнч жестом разрешил заключенному сесть на
нары, прошелся вдоль стены и опять сказал: - Не понимаю!
Рука в лайковой перчатке сжалась в кулак.
- Суд называется, мать твою так! Рассветов десять чекистов кончал -
вышку получил. Тебе соучастие не доказали толком, тоже-вышка. Суд, да?
Дерьмо безграмотное! Писал ходатайство о помиловании... Официально писал!
- Морабели глянул на Упорова через плечо. - Моя подпись и подпись
секретаря парторганизации. Беспрецедентный случай!
- Пустые хлопоты, гражданин начальник...
- Молчи! Чекист просит. Орденоносец. Те, кто тебя подвел под вышку...
Ты сам-то понял?
- Что толку?!
- Ты бы сказал мне, куда ушел груз, Вадим... Это сейчас тебе может
здорово помочь. При моих связях, - полковник щелкнул пальцами, - мы
восстановим справедливость!
- Гражданин начальник, ничего не знаю. Думаете, только вы этим
проклятым грузом интересуетесь?!
- Воры?! - Морабели подпрыгнул на месте, заскрипел зубами, точно так,
как это делал покойный Пельмень. - Завтра же всех на этап-и покатятся!
- А может, и не воры, - зэк выглядел безнадежно умиротворенным. - Они
же нс представились, но сказали-убьют. Нашли чем пугать!
- Не убьют, - заверил с твердой решительностью Морабели, - кишка тонка!
Ты знай: груз-твое спасение. Ладно, утро вечера мудренее.
- Утром на казнь ведут...
- Тьфу! Дурак! О жизни думать надо и бороться.
Это тебе.
Важа Спиридонович бросил на нары плитку шоколада, быстро вышел за
дверь, не попрощавшись.
Заключенный послушал удаляющийся стук шагов, но когда дверь скрипнула
вновь, быстро накрыл шоколад ладонью.
Старшина обшарил глазками камеру проворно и грамотно, цепко хватаясь
бусинками светлых глаз за каждую мелочь. Он остановил их на руке
приговоренного, ласково спросил:
- Шо це таке у тоби под грабкой, хлопец?
- Дюже завлекательно? Подойди поближе.
- "Подойди!" Ишь чо захотел, бандюга! Щас наряд кликну!
- Не успеешь, гадость зеленая!
Вадим шагнул к старшине, и тот стремглав вылетел за дверь.
Зэк развернул хрустящую обертку, долго смотрел на ровные коричневые
квадратики, вспоминая счастливую, сытую Америку, отделенную от сжавшихся
российских моряков невидимой решеткой внутреннего страха.
Свобода была рядом, как этот шоколад. Не опознал...
Стоило свернуть в любой переулок, все пошло бы нормальным курсом.
Зэк так же аккуратно свернул фольгу и постучал кулаком в дверь.
Старшина появился довольно быстро.
Распахнул зарешеченное
да прошлое не станет настоящим...
"Изменить можно только сроки, - зэк пощупал пульсирующую вену. -
Подвинуть поближе черту и шагнуть за нее".
Горящий мозг не желал давать ей имя - смерть, но и не нашел другого
названия. Так оно и осталось простой чертой, за которой он безуспешно
пытался разглядеть наполненное другим смыслом другое существование. Речь
уже не шла о жизни, человек хотел существовать в каком угодно состоянии,
увидеть себя пребывающим в каком угодно мире. Но быть... Увы, все
находилось за гранью земного сознания...
...Морабели появился в камере смертников на четвертые сутки после
вынесения приговора. То был уже другой Морабели. Он не угрожал, и в голосе
пропали роковые нотки. Полковник сочувственно выпятил губу, приятельски
кивнул. На этот раз от него пахло коньяком.
Зэк чувствовал это так остро, как может чувствовать только
приговоренный к смерти.
- Не понимаю! - Важа Спиридоновнч жестом разрешил заключенному сесть на
нары, прошелся вдоль стены и опять сказал: - Не понимаю!
Рука в лайковой перчатке сжалась в кулак.
- Суд называется, мать твою так! Рассветов десять чекистов кончал -
вышку получил. Тебе соучастие не доказали толком, тоже-вышка. Суд, да?
Дерьмо безграмотное! Писал ходатайство о помиловании... Официально писал!
- Морабели глянул на Упорова через плечо. - Моя подпись и подпись
секретаря парторганизации. Беспрецедентный случай!
- Пустые хлопоты, гражданин начальник...
- Молчи! Чекист просит. Орденоносец. Те, кто тебя подвел под вышку...
Ты сам-то понял?
- Что толку?!
- Ты бы сказал мне, куда ушел груз, Вадим... Это сейчас тебе может
здорово помочь. При моих связях, - полковник щелкнул пальцами, - мы
восстановим справедливость!
- Гражданин начальник, ничего не знаю. Думаете, только вы этим
проклятым грузом интересуетесь?!
- Воры?! - Морабели подпрыгнул на месте, заскрипел зубами, точно так,
как это делал покойный Пельмень. - Завтра же всех на этап-и покатятся!
- А может, и не воры, - зэк выглядел безнадежно умиротворенным. - Они
же нс представились, но сказали-убьют. Нашли чем пугать!
- Не убьют, - заверил с твердой решительностью Морабели, - кишка тонка!
Ты знай: груз-твое спасение. Ладно, утро вечера мудренее.
- Утром на казнь ведут...
- Тьфу! Дурак! О жизни думать надо и бороться.
Это тебе.
Важа Спиридонович бросил на нары плитку шоколада, быстро вышел за
дверь, не попрощавшись.
Заключенный послушал удаляющийся стук шагов, но когда дверь скрипнула
вновь, быстро накрыл шоколад ладонью.
Старшина обшарил глазками камеру проворно и грамотно, цепко хватаясь
бусинками светлых глаз за каждую мелочь. Он остановил их на руке
приговоренного, ласково спросил:
- Шо це таке у тоби под грабкой, хлопец?
- Дюже завлекательно? Подойди поближе.
- "Подойди!" Ишь чо захотел, бандюга! Щас наряд кликну!
- Не успеешь, гадость зеленая!
Вадим шагнул к старшине, и тот стремглав вылетел за дверь.
Зэк развернул хрустящую обертку, долго смотрел на ровные коричневые
квадратики, вспоминая счастливую, сытую Америку, отделенную от сжавшихся
российских моряков невидимой решеткой внутреннего страха.
Свобода была рядом, как этот шоколад. Не опознал...
Стоило свернуть в любой переулок, все пошло бы нормальным курсом.
Зэк так же аккуратно свернул фольгу и постучал кулаком в дверь.
Старшина появился довольно быстро.
Распахнул зарешеченное