Черная свеча


деле крысятничал, грабил мужиков.
- Хватит, Федор! Ваше право на суд мне известно.
Когда-нибудь расскажу, как умер Денис. Сейчас иди, невмоготу мне от
твоих разговоров.
Ему не удалось заснуть, он дремал, вздрагивая от криков и смеха,
изредка будораживших тяжелое забытье камеры. Вадим пребывал в полусонном
состоянии до тех пор, пока вновь не заскрипела дверь, тот же самый
старшина вошел в камеру, а за его спиной появилось еще одно казенное лицо.
Суровое, чем-то приятное. Вадим подумал: для тюремщика такое лицороскошь.
- Упоров, на выход!
- Донцов, на выход!
- Серегин, на выход!
Спина стала влажной, словно весь пот вывалился наружу из ослабевших
пор, и где-то в глухом закутке души затрепетал страх. Он поднялся,
преодолевая навалившуюся слабость. Объявившаяся следом боль прояснила
голову. Очаев помог ему спуститься, на что старшина посмотрел косо и
сказал:
- Иди на место, артист.
- Мое место на сцене, любезнейший.
- Это еще как прокурор посмотрит, где твое место.
А ты канай живей, симулянт! Твоя песенка спета.
Следователь спросил с вежливой полуулыбкой:
- Вы любите удить рыбу, Упоров?
Вопрос с трудом перевалил через пухлую нижнюю губу, при этом розовые
щеки по-детски коротко схватили и выпустили воздух...
Подследственный пожал плечами, не ответил и вновь почувствовал, как
мокнет спина. Чтобы успокоиться, сосредоточил внимание на большой, удачно
перезимовавшей мухе, мерившей тонкими лапками свежепобеленную стену
кабинета.
"У нее есть цель, - он старался забыть о толстом, странном следователе,
задающем дурацкие вопросы. - И у тебя есть цель-тебе надо выжить".
- Выходит, не любите, - вздохнул толстяк. - Я-то думал, хоть о рыбалке
поговорим. С делом вашим, к сожалению, полная ясность. Из него
вырисовывается личность, лишенная необходимых понятий о дозволенном и
запрещенном. Для вас не существует запретов. Человеческие законы требуют
для своего выполнения сознания.
Такового в вас, судя по показаниям, обнаружено не было...
- О каком деле вы говорите, гражданин следователь?
Толстяк пошлепал губами, выразив таким образом сожаление, и, запустив в
кудрявую шевелюру короткие пальцы левой руки, положил голову на ладонь.
Ладонь провалилась в розовую щеку, большой, добрый голубой глаз лежал
прямо на кончике украшенного золотой печаткой мизинца.
- Поражаюсь вам, Вадим. Комсомолец, парень из крепкой революционной
семьи военных...
- У меня мама-пианистка.
- Ничего страшного, - следователь перебросил липо на правую руку, успев
при этом шмыгнуть маленьким носиком'-Мой отец-дворянин. Революция
провозгласила честный девиз: "Дети за родителей не отвечают".
Вспомните Павлика Морозова. На этом-точка! Впрочем, пример нс очень
удачный, но ты меня прекрасно понял. И вдруг сын легендарного красного
командира УХОДИТ в побег. Ворует принадлежащее государству золото, убивает
выполняющих свой долг чекистов, грабит кассу, стреляет по советским
солдатам. Не понимаю!
Мрак! Но идея справедливости требует, чтобы за всякое зло было
воздаяние. Предположим на мгновение невероятное: на суде прокурор-твой
дружок Дьяков...
Толстяк озорно хохотнул и вытер носовым платком ладони.
- Д:|же он будет вынужден вынести тебе смертный приговор. Прошу тебя,
Вадим, объяснить мне: как такое УОГЛО произойти?
- Из перечисленных грехов, гражданин следователь, моих два: побег и
касса. Если б мы шли с золотом, на кой хрен нам та касса?
Следователь вскочи