трупами закусываете-вонь такая'^ Эй Мамедов, задержанного-в
машину, труп-в сарай' Шишев, распорядитесь, чтобы вымыли полы.
Упоров положил стянутые наручниками руки на холодную ладонь Дениса.
Зрачки вора смотрел]; в свое лихое прошлое...
То был взгляд из окна вагона, когда уже не НУЖНЫ слова, лишь исходящий
из бесконечной пропасти' глаз покойного-отблеск вечности-оставляет
провожающим надежду на то, что поезд идет по назначению
...В тюрьме его опять били. Били не юнцы-автоматчики, а досконально
знающие свое ремесло профессионалы. Он ужом крутился под градом ударов
Печень екала, взлетая к горлу, и та часть тела, куда метил тупой носок
кованого сапога, за долю секунды неведомым образом знала о том. Такой
молниеносный телеграф сработанный диким желанием выжить; при этом весь мир
колебался, подобно чашам весов, перегруженных нечеловеческой болью.
Бить прекратили, когда он потерял сознание, после "гвардейского" удара.
Старшина Жунанько вытер платком потную шею, но, глянув на зэка,
заволновался:
- Ни, ты дивись- шаволится. Притворился, симулянт! А ну, хлопцы, еще
разок по-гвардейски, так, шоб его бабке икнулось на том свете.
...Гвардейский удар был личным вкладом ЖУНВНЬКО в дело перевоспитания
беглецов. Он говорил свопг^ подчиненным:
- Прежде чем человека допустить до строительства светлого будущего, с
него необходимо стряхнуть темное прошлое. А як же ж!
Даже за обеденным столом, пережевывая массивными челюстями пайковый
гуляш, Остап Силыч думал о незаконченности возмездия, того хуже-симуляции
наказуемого. Однажды (классический пример больших открытий) во время
перевоспитания беглого вора по кличке Стерва охранники, не сговариваясь,
сделали паузу. Вор облегченно вздохнул. Тотчас четыре сапога одновременно
подняли его над цементным полом карцера. Раз!
- Во! - радостно произнес Жупанько. - Це по-нашему, по-гвардейски!
Стерва умер еще в полете, успев перед смерч ью послужить доблестному
делу и внести свой личный вклад...
Заключенный Упоров оказался ловчее доверчивого вора. Он извлек из опыта
общения с улыбчивым ЖУпанько главное-не доверяй, не надейся, не
расслабляйся. И перенес второй "гвардейский" малыми потерями: ему сломали
два ребра да вбили куда-то аппендикс,.
который чудом не лопнул.
Полуживого зэка бросили в одиночку, а старшина Жупанько пошел, напевая
любимую мелодию "Дывлюсь я на небо...", мыть руки настоящим цветочным
мылом.
столичной фабрики "Свобода". Оба они еще не знали, что через час им
придется встретиться снова по обстоятельствам, от них не зависящим. А пока
Силыч жевал свой пайковый гуляш, зэк лежал на нарах вверх лицом, хватая
спертый воздух камеры короткими порциями, словно кипяток, пользуясь
отведенной ему малостью вдоха и выдоха.
Чтобы отвлечься от мыслей о будущем, он отводил их в прошлое, но там
путаницы было не меньше, и зэк тогда пытался проникнуть в предпрошлое,
вневременное существование, когда его зачатье еще не значилось даже в
планах виновников. Они просто ничего друг о друге не знали. Маленькая
еврейка пианистка была домоседкой и втайне презирала своего брата-боевика,
столь кровожадного, сколь и трусливого, а лихой командир кавалерийского
отряда Буденного носился по полям гражданской войны и рубил головы тем,
кто стоял на пути голодранцев и пьяниц в царство свободы. Все определил
случай. Отряд Упорова остановился в Белой Церкви на двое суток. Первый
вечер она играла "Марсельезу", героически складывая две тоненькие мор
машину, труп-в сарай' Шишев, распорядитесь, чтобы вымыли полы.
Упоров положил стянутые наручниками руки на холодную ладонь Дениса.
Зрачки вора смотрел]; в свое лихое прошлое...
То был взгляд из окна вагона, когда уже не НУЖНЫ слова, лишь исходящий
из бесконечной пропасти' глаз покойного-отблеск вечности-оставляет
провожающим надежду на то, что поезд идет по назначению
...В тюрьме его опять били. Били не юнцы-автоматчики, а досконально
знающие свое ремесло профессионалы. Он ужом крутился под градом ударов
Печень екала, взлетая к горлу, и та часть тела, куда метил тупой носок
кованого сапога, за долю секунды неведомым образом знала о том. Такой
молниеносный телеграф сработанный диким желанием выжить; при этом весь мир
колебался, подобно чашам весов, перегруженных нечеловеческой болью.
Бить прекратили, когда он потерял сознание, после "гвардейского" удара.
Старшина Жунанько вытер платком потную шею, но, глянув на зэка,
заволновался:
- Ни, ты дивись- шаволится. Притворился, симулянт! А ну, хлопцы, еще
разок по-гвардейски, так, шоб его бабке икнулось на том свете.
...Гвардейский удар был личным вкладом ЖУНВНЬКО в дело перевоспитания
беглецов. Он говорил свопг^ подчиненным:
- Прежде чем человека допустить до строительства светлого будущего, с
него необходимо стряхнуть темное прошлое. А як же ж!
Даже за обеденным столом, пережевывая массивными челюстями пайковый
гуляш, Остап Силыч думал о незаконченности возмездия, того хуже-симуляции
наказуемого. Однажды (классический пример больших открытий) во время
перевоспитания беглого вора по кличке Стерва охранники, не сговариваясь,
сделали паузу. Вор облегченно вздохнул. Тотчас четыре сапога одновременно
подняли его над цементным полом карцера. Раз!
- Во! - радостно произнес Жупанько. - Це по-нашему, по-гвардейски!
Стерва умер еще в полете, успев перед смерч ью послужить доблестному
делу и внести свой личный вклад...
Заключенный Упоров оказался ловчее доверчивого вора. Он извлек из опыта
общения с улыбчивым ЖУпанько главное-не доверяй, не надейся, не
расслабляйся. И перенес второй "гвардейский" малыми потерями: ему сломали
два ребра да вбили куда-то аппендикс,.
который чудом не лопнул.
Полуживого зэка бросили в одиночку, а старшина Жупанько пошел, напевая
любимую мелодию "Дывлюсь я на небо...", мыть руки настоящим цветочным
мылом.
столичной фабрики "Свобода". Оба они еще не знали, что через час им
придется встретиться снова по обстоятельствам, от них не зависящим. А пока
Силыч жевал свой пайковый гуляш, зэк лежал на нарах вверх лицом, хватая
спертый воздух камеры короткими порциями, словно кипяток, пользуясь
отведенной ему малостью вдоха и выдоха.
Чтобы отвлечься от мыслей о будущем, он отводил их в прошлое, но там
путаницы было не меньше, и зэк тогда пытался проникнуть в предпрошлое,
вневременное существование, когда его зачатье еще не значилось даже в
планах виновников. Они просто ничего друг о друге не знали. Маленькая
еврейка пианистка была домоседкой и втайне презирала своего брата-боевика,
столь кровожадного, сколь и трусливого, а лихой командир кавалерийского
отряда Буденного носился по полям гражданской войны и рубил головы тем,
кто стоял на пути голодранцев и пьяниц в царство свободы. Все определил
случай. Отряд Упорова остановился в Белой Церкви на двое суток. Первый
вечер она играла "Марсельезу", героически складывая две тоненькие мор