х вывозили, а недобитков, ну раненых, пленных, уже за
зоной расстреливали. Лягушонка видел. Все были в полосатом, а он в
цыганской рубахе и прохорях. Таким бравеньким умер...
- Ситуация деликатная, - сказал Львов, поигрывая серебряным
портсигаром. - Намерения сделать зло у них не появлялось, но и поддержать
святое дело...
- С чего ради?! - взвизгнул Шалун, выплюнув окурок. - Вам хорошо за мои
грехи базарить, Аркадий Ануфриевич. Сами бы там! По-вашему, я должен был,
как Лягушонок...
- Как Лягушонок, ты не сможешь, - спокойно возразил Резо.
И тут только Упоров понял: Шалуна ведут, будто телка на веревочке, на
забой. Осторожно, чтобы не нарушить, соблюсти неписаные воровские законы,
дразнят его природное бешенство и ждут, когда оно себя проявит удобным для
сходки образом.
В этот ответственный момент Шалуна подвели нервы.
- Замолчи, зверь! - крикнул он, выхватывая нож.
Большего не требовалось... Львов перестал играть серебряным
портсигаром. Дьяк прикрыл глаза, чтобы не выдать своих чувств. Пережитая в
напряженном молчании пауза беседы была прервана сухим бесстрастным голосом
Ворона:
- Желаю твоих извинений, Георгий. Ты должен знать-на сходке нет ножей.
Шалун метнул вопросительный взгляд в сторону Дьяка, тот уже открыл
глаза и разглядывал бегущего по столу таракана.
Перед сходкой стоял человек, почти готовый лишиться
благоневозродимого-потерять воровскую честь ради того, чтобы сохранить
жизнь. Он знал-Ворон его убьет, если не последуют извинения, а извинения
сводили на нет все усилия оправдаться перед сходкой.
Посетившая его решительность, новая вспышка гнева повели навстречу
окаменевшему Резо. Но сделан был только шаг... и снова пришлось пережить
унизительный момент бессильного отчаянья. Упоров наблюдал, как он вернул
за голяшку нож, с легким чувством злорадства прикинул-завтра опальный вор
будет вместе с ним катать неуправляемую тачку, потому что сейчас он
потеряет бессудное право блатного...
- Я... я, - Шалун кривил губы, желая придать извинениям некоторую
небрежность, - в общем лишка двинул малость. Ты знаешь, Резо, как я к тебе
отношусь?!
Асилиани не проронил в ответ ни слова. Он ждал большего, рассматривая
Шалуна с тем же холодным спокойствием, и ничто не могло укрыться от его
черных, как зажженная во сне Упоровым свеча, глаз.
"Похоже... Очень похоже!"-зэку казалось: он уже осязает какую-то связь
между черной свечой и черной ненавистью Ворона, но в то же мгновение Шалун
сказал совсем другим голосом. То был голос кающегося фраера:
- Прости меня, Резо. Я был не прав во всем...
Георгий стиснул замком ладони, они стали белыми от нечеловеческого
напряжения, по всему чувствовалось - ему непросто проститься с выгодами
своего положения, однако он все же нашел в себе мужество спросить, не
поднимая головы:
- Дьяк, я отречен?
Никанор Евстафьевич промолчал, гоняя по столу таракана, а уловивший
общее настроение Каштанка расслабленно, но хлестко махнул рукой, и
брошенный нож по рукоятку вошел в стену барака. Все виделиФедор делает это
не хуже тех, расстрелянных на Веселом полосатиков...
...Вначале он ощутил постороннее присутствие в своем сне, испытал
смутное беспокойство, однако не проснулся, а, сжавшись, продолжал
доигрывать очередной сценарий своего спасения.
Воздушный шар болтался над бушующим океаном, то застревая в вялых,
полных мокрого снега облаках, то с бешеной скоростью мчась в сторону
сияющего огнями острова. Но как бы ни б
зоной расстреливали. Лягушонка видел. Все были в полосатом, а он в
цыганской рубахе и прохорях. Таким бравеньким умер...
- Ситуация деликатная, - сказал Львов, поигрывая серебряным
портсигаром. - Намерения сделать зло у них не появлялось, но и поддержать
святое дело...
- С чего ради?! - взвизгнул Шалун, выплюнув окурок. - Вам хорошо за мои
грехи базарить, Аркадий Ануфриевич. Сами бы там! По-вашему, я должен был,
как Лягушонок...
- Как Лягушонок, ты не сможешь, - спокойно возразил Резо.
И тут только Упоров понял: Шалуна ведут, будто телка на веревочке, на
забой. Осторожно, чтобы не нарушить, соблюсти неписаные воровские законы,
дразнят его природное бешенство и ждут, когда оно себя проявит удобным для
сходки образом.
В этот ответственный момент Шалуна подвели нервы.
- Замолчи, зверь! - крикнул он, выхватывая нож.
Большего не требовалось... Львов перестал играть серебряным
портсигаром. Дьяк прикрыл глаза, чтобы не выдать своих чувств. Пережитая в
напряженном молчании пауза беседы была прервана сухим бесстрастным голосом
Ворона:
- Желаю твоих извинений, Георгий. Ты должен знать-на сходке нет ножей.
Шалун метнул вопросительный взгляд в сторону Дьяка, тот уже открыл
глаза и разглядывал бегущего по столу таракана.
Перед сходкой стоял человек, почти готовый лишиться
благоневозродимого-потерять воровскую честь ради того, чтобы сохранить
жизнь. Он знал-Ворон его убьет, если не последуют извинения, а извинения
сводили на нет все усилия оправдаться перед сходкой.
Посетившая его решительность, новая вспышка гнева повели навстречу
окаменевшему Резо. Но сделан был только шаг... и снова пришлось пережить
унизительный момент бессильного отчаянья. Упоров наблюдал, как он вернул
за голяшку нож, с легким чувством злорадства прикинул-завтра опальный вор
будет вместе с ним катать неуправляемую тачку, потому что сейчас он
потеряет бессудное право блатного...
- Я... я, - Шалун кривил губы, желая придать извинениям некоторую
небрежность, - в общем лишка двинул малость. Ты знаешь, Резо, как я к тебе
отношусь?!
Асилиани не проронил в ответ ни слова. Он ждал большего, рассматривая
Шалуна с тем же холодным спокойствием, и ничто не могло укрыться от его
черных, как зажженная во сне Упоровым свеча, глаз.
"Похоже... Очень похоже!"-зэку казалось: он уже осязает какую-то связь
между черной свечой и черной ненавистью Ворона, но в то же мгновение Шалун
сказал совсем другим голосом. То был голос кающегося фраера:
- Прости меня, Резо. Я был не прав во всем...
Георгий стиснул замком ладони, они стали белыми от нечеловеческого
напряжения, по всему чувствовалось - ему непросто проститься с выгодами
своего положения, однако он все же нашел в себе мужество спросить, не
поднимая головы:
- Дьяк, я отречен?
Никанор Евстафьевич промолчал, гоняя по столу таракана, а уловивший
общее настроение Каштанка расслабленно, но хлестко махнул рукой, и
брошенный нож по рукоятку вошел в стену барака. Все виделиФедор делает это
не хуже тех, расстрелянных на Веселом полосатиков...
...Вначале он ощутил постороннее присутствие в своем сне, испытал
смутное беспокойство, однако не проснулся, а, сжавшись, продолжал
доигрывать очередной сценарий своего спасения.
Воздушный шар болтался над бушующим океаном, то застревая в вялых,
полных мокрого снега облаках, то с бешеной скоростью мчась в сторону
сияющего огнями острова. Но как бы ни б