.
И все-таки за оживающей надеждой стояла угрюмая мертвенность. Он
старался ее не замечать. Хотелось видеть только день, не думая о ночи.
Промелькнул призрак с фальшивым лицом, улыбнулся фальшивой улыбкой. Прошел
сквозь всех, нигде не задерживаясь.
Он только вскользь, про себя отметил, как серо-дымча^тая плоть
пришельца медленно набирает розовый цвет-начало чьей-то смерти. Но даже
этот розовый мудило не мог отвлечь бугра от земных дел.
- Пусть Селиван сам отвечает за себя. Я его выгоню из бригады.
- За каждым ёрой не уследишь, - согласился Серякин. - Ты хоть знаешь,
на чем он мог рога замочить?
- Да, такая воровайка сама себя обманет!
- Ясно. Просьбы есть?
- Есть, гражданин начальник, - Евлампий Граматчиков впервые за долгие
годы каторги уважительно обращался к чекисту: - Можно ли нас с заключенным
Упоровьш посетить в больнице...
- Валяйте, - не дослушал заключенного просиявший майор. - Совпадение
какое: хотел вас о том просить. Я распоряжусь...
Он еще говорит о чем-то, так внезапно случившемся, выясняет с
бригадиром подробности. Фунт не слышит, смотрит на говорящего со строгим
вниманием, думая о своем: странный человек этот Серякин, наивно убежденный
- тюрьма может образумить человека и тот начнет другую жизнь. Он всегда
словно в ожидании этого события, которое вот-вот должно произойти.
Наверное, у него была хорошая бабушка. Серякин вырос на сказках. Многие
зэки над ним втихаря смеются.
Фунту он нравится... хоть и мент.
...И здесь распорядилось время. Гера Яновна Гершензон уже не была той
надменной и строгой Эльзой Кох, какой ее помнил Вадим. Только неизменная
папироса во рту торчала так же вызывающе прямо.
- Черт возьми! - сказала она вместо "здравствуйте" и обаятельно
улыбнулась. - Не надеялась, что вы выживете, Упоров.
- Я вас огорчил?
- Ну, что вы?! Временами даже ощущала себя соучастницей и, признаюсь,
слегка гордилась. Вам как-то удавалось выживать без подлостей. Возможно,
не всё знаю...
- Не всё, - спокойно подтвердил зэк.
Тонкие губы начальника медицинской части дрогнули, на этот раз улыбка
оказалась не столь симпатичной, будто она польстила собственной
догадливости.
- Тогда скажу так: другие предпочитали подлость чаще вас. Не
ухмыляйтесь, Упоров, я по-прежнему считаю вас обыкновенным уголовником. А
этот ваш, ну, в общем, приятный человек, лежит в подсобке. Нс ахтикак,
зато отдельная палата. Пойдемте, Фартовый!
И она засмеялась приятным молодым смехом.
...Зэк еще нс знал, что многое пережитое здесь.
когда-то повторится через несколько секунд: от слепой ярости до
благодатного прозрения. Лишь срок его переживания будет отпущен другой.
- Здесь, - сказала главный врач, остановившись у той самой низкой двери
без номера, из которой много лет назад возник Федор Опенкин в расписной
рубахе, с бесшабашным взглядом человека, явившегося за собственной
смертью. Упоров оборвал воспоминания в тот момент, когда Гершснзон сказала:
- Прощай, Фартовый!
- Прощаться не время, Гера Яновна. Надеюсь посетить вас с искренней
благодарностью за все, что вы для меня сделали. До свидания!
Граматчиков уже стоял на пороге кладовой, и по' тому, как наливалась
кровью покалеченная шея, Вадим догадался - предстоит увидеть нечто
небывалое, может быть, даже-трагическое. И невольно сжался.
...Крохотная комнатушка без окон была освещена лампочкой, висевшей над
единственной койкой под серым сукном одеяла. Отец Кирилл сидел лицом к
двер
И все-таки за оживающей надеждой стояла угрюмая мертвенность. Он
старался ее не замечать. Хотелось видеть только день, не думая о ночи.
Промелькнул призрак с фальшивым лицом, улыбнулся фальшивой улыбкой. Прошел
сквозь всех, нигде не задерживаясь.
Он только вскользь, про себя отметил, как серо-дымча^тая плоть
пришельца медленно набирает розовый цвет-начало чьей-то смерти. Но даже
этот розовый мудило не мог отвлечь бугра от земных дел.
- Пусть Селиван сам отвечает за себя. Я его выгоню из бригады.
- За каждым ёрой не уследишь, - согласился Серякин. - Ты хоть знаешь,
на чем он мог рога замочить?
- Да, такая воровайка сама себя обманет!
- Ясно. Просьбы есть?
- Есть, гражданин начальник, - Евлампий Граматчиков впервые за долгие
годы каторги уважительно обращался к чекисту: - Можно ли нас с заключенным
Упоровьш посетить в больнице...
- Валяйте, - не дослушал заключенного просиявший майор. - Совпадение
какое: хотел вас о том просить. Я распоряжусь...
Он еще говорит о чем-то, так внезапно случившемся, выясняет с
бригадиром подробности. Фунт не слышит, смотрит на говорящего со строгим
вниманием, думая о своем: странный человек этот Серякин, наивно убежденный
- тюрьма может образумить человека и тот начнет другую жизнь. Он всегда
словно в ожидании этого события, которое вот-вот должно произойти.
Наверное, у него была хорошая бабушка. Серякин вырос на сказках. Многие
зэки над ним втихаря смеются.
Фунту он нравится... хоть и мент.
...И здесь распорядилось время. Гера Яновна Гершензон уже не была той
надменной и строгой Эльзой Кох, какой ее помнил Вадим. Только неизменная
папироса во рту торчала так же вызывающе прямо.
- Черт возьми! - сказала она вместо "здравствуйте" и обаятельно
улыбнулась. - Не надеялась, что вы выживете, Упоров.
- Я вас огорчил?
- Ну, что вы?! Временами даже ощущала себя соучастницей и, признаюсь,
слегка гордилась. Вам как-то удавалось выживать без подлостей. Возможно,
не всё знаю...
- Не всё, - спокойно подтвердил зэк.
Тонкие губы начальника медицинской части дрогнули, на этот раз улыбка
оказалась не столь симпатичной, будто она польстила собственной
догадливости.
- Тогда скажу так: другие предпочитали подлость чаще вас. Не
ухмыляйтесь, Упоров, я по-прежнему считаю вас обыкновенным уголовником. А
этот ваш, ну, в общем, приятный человек, лежит в подсобке. Нс ахтикак,
зато отдельная палата. Пойдемте, Фартовый!
И она засмеялась приятным молодым смехом.
...Зэк еще нс знал, что многое пережитое здесь.
когда-то повторится через несколько секунд: от слепой ярости до
благодатного прозрения. Лишь срок его переживания будет отпущен другой.
- Здесь, - сказала главный врач, остановившись у той самой низкой двери
без номера, из которой много лет назад возник Федор Опенкин в расписной
рубахе, с бесшабашным взглядом человека, явившегося за собственной
смертью. Упоров оборвал воспоминания в тот момент, когда Гершснзон сказала:
- Прощай, Фартовый!
- Прощаться не время, Гера Яновна. Надеюсь посетить вас с искренней
благодарностью за все, что вы для меня сделали. До свидания!
Граматчиков уже стоял на пороге кладовой, и по' тому, как наливалась
кровью покалеченная шея, Вадим догадался - предстоит увидеть нечто
небывалое, может быть, даже-трагическое. И невольно сжался.
...Крохотная комнатушка без окон была освещена лампочкой, висевшей над
единственной койкой под серым сукном одеяла. Отец Кирилл сидел лицом к
двер