ую память. Рядом прошел Денис Малинин с простреленной
грудью. Он не стал себя объяснять, улыбнулся и, получив в ответ их
уважительное отношение, остался тем доволен. Слова здесь не нужны,
наверное, потому, что в них можно спрятать двойной смысл, тогда нарушится
состояние Истины. Никто не хранит ложь в душе, она живет в человеческих
мозгах. Здесь же общаются души, здесь только Истина, только Истина...
Нет потерь, человек бессилен освободиться от пережитого, обмануть сам
себя. Видишь - оно начинается, то, о чем ты пытался забыть.
...Старшина Стадник прошагал мвмо, держась за живот. сосредоточенный на
своей боли. Ее принес твой правый апперкот в солнечное сплетение.
"Там нет боли!" - едва не крикнул Упоров. Усилие отринуло его от
замечательного мира вне телесных ощущений. Он едва задержался ча самом
краешке и, перестав льстить своей глупой догадке, замер. Поганая логика
земного странника оказалась лишней. Здесь ею никто не пользуется. И
Каштанка уплыл вместе с Малиной. Стыдливо незаметные, не обремененные
смыслом жизни бывшие люди. Они просто были. Ты же не сомневаешься в их
наличии. Это несомненный мир, О!Е - настоящий и более реальный, чем тот,
который ждет тебя.
...Странный чахоточный доктор из Ленинграда, noдоживший за твой грех
свою чахоточную жизнь под пулю Стадника, тоже счел нужным явиться. Он был
слегка подменный или излишне просветлевший, так что подумалось: "Подобное
стремится к подобному". Следомдивно спокойный Ваня Шерабуркин. Должно
быть, помирился с Богом и живет себе по святой Его праведной воле.
Живет... Все бы ладно, да вот Барончик на прощание не явился: сороковины
не прошли, и душа его кружила над задубевшим телом где-то у края чахлого
леса, на который наступало новое кладбище. И пока Упоров думал обо всех
тех, необычайно странных, но и то же время столь доступных явлениях
бестелесного мира, заботы собственной воли постепенно таяли. Он уплывал от
них по течению невидимой речки, наслаждаясь искушением близости
опознаваемых им бывших людей и событий, которые уже произошли. Так его
вынесло на тот берег, где он жил нынче, досиживая последние часы
заключения.
...Из досрочно освобожденных членов своей бригады Упоров покидал зону
последним, после того как укатил на посланном за ним из Магадана такси
Никанор Евстафьевнч. Проводы знатного вора каким-то боком напоминали
похороны. И рассуждая о своем последнем каторжном сне, Упоров думал об
окружающих как о неизлечимых слепках, и даже Дьяка ему было жалко.
А тот ни с кем не попрощался, только на минутку заскочил в больничку.
Вышел вовсе хмурым, утратившим себя человеком. Неопытному взгляду было
горько на него смотреть. Никанор Евстафьевич находился в состоянии
болезненной подозрительности, с трудом передвигал ослабевшие ноги.
Давно его таким никто не видел. Да как давно?!
Он никогда таким и не был. И не сказать, что понтовался урка: больно
все натурально получалось, и за правду принять... какая правда у вора?
Водитель такси, лихой парень с косой ухмылкой поперек наглой рожи, взял
из рук Дьяка деревянный чемоданчик с барахлом, открыл дверцу машины. Там,
на заднем сиденье, лежала медвежья шкура.
- Надолго покидаешь, Никанор? - спросил идущий к штабу старшина
Холобудько и сам подхохотнул собственной шутке.
Уже наклонившийся Дьяков поднял глаза, свинцовый взгляд через плечо не
успел найти шутника, а старшина уже шагал, бодро отмахивая правой рукой с
зажатой в ней газетой "Правда".
- Еоле не приеду,
грудью. Он не стал себя объяснять, улыбнулся и, получив в ответ их
уважительное отношение, остался тем доволен. Слова здесь не нужны,
наверное, потому, что в них можно спрятать двойной смысл, тогда нарушится
состояние Истины. Никто не хранит ложь в душе, она живет в человеческих
мозгах. Здесь же общаются души, здесь только Истина, только Истина...
Нет потерь, человек бессилен освободиться от пережитого, обмануть сам
себя. Видишь - оно начинается, то, о чем ты пытался забыть.
...Старшина Стадник прошагал мвмо, держась за живот. сосредоточенный на
своей боли. Ее принес твой правый апперкот в солнечное сплетение.
"Там нет боли!" - едва не крикнул Упоров. Усилие отринуло его от
замечательного мира вне телесных ощущений. Он едва задержался ча самом
краешке и, перестав льстить своей глупой догадке, замер. Поганая логика
земного странника оказалась лишней. Здесь ею никто не пользуется. И
Каштанка уплыл вместе с Малиной. Стыдливо незаметные, не обремененные
смыслом жизни бывшие люди. Они просто были. Ты же не сомневаешься в их
наличии. Это несомненный мир, О!Е - настоящий и более реальный, чем тот,
который ждет тебя.
...Странный чахоточный доктор из Ленинграда, noдоживший за твой грех
свою чахоточную жизнь под пулю Стадника, тоже счел нужным явиться. Он был
слегка подменный или излишне просветлевший, так что подумалось: "Подобное
стремится к подобному". Следомдивно спокойный Ваня Шерабуркин. Должно
быть, помирился с Богом и живет себе по святой Его праведной воле.
Живет... Все бы ладно, да вот Барончик на прощание не явился: сороковины
не прошли, и душа его кружила над задубевшим телом где-то у края чахлого
леса, на который наступало новое кладбище. И пока Упоров думал обо всех
тех, необычайно странных, но и то же время столь доступных явлениях
бестелесного мира, заботы собственной воли постепенно таяли. Он уплывал от
них по течению невидимой речки, наслаждаясь искушением близости
опознаваемых им бывших людей и событий, которые уже произошли. Так его
вынесло на тот берег, где он жил нынче, досиживая последние часы
заключения.
...Из досрочно освобожденных членов своей бригады Упоров покидал зону
последним, после того как укатил на посланном за ним из Магадана такси
Никанор Евстафьевнч. Проводы знатного вора каким-то боком напоминали
похороны. И рассуждая о своем последнем каторжном сне, Упоров думал об
окружающих как о неизлечимых слепках, и даже Дьяка ему было жалко.
А тот ни с кем не попрощался, только на минутку заскочил в больничку.
Вышел вовсе хмурым, утратившим себя человеком. Неопытному взгляду было
горько на него смотреть. Никанор Евстафьевич находился в состоянии
болезненной подозрительности, с трудом передвигал ослабевшие ноги.
Давно его таким никто не видел. Да как давно?!
Он никогда таким и не был. И не сказать, что понтовался урка: больно
все натурально получалось, и за правду принять... какая правда у вора?
Водитель такси, лихой парень с косой ухмылкой поперек наглой рожи, взял
из рук Дьяка деревянный чемоданчик с барахлом, открыл дверцу машины. Там,
на заднем сиденье, лежала медвежья шкура.
- Надолго покидаешь, Никанор? - спросил идущий к штабу старшина
Холобудько и сам подхохотнул собственной шутке.
Уже наклонившийся Дьяков поднял глаза, свинцовый взгляд через плечо не
успел найти шутника, а старшина уже шагал, бодро отмахивая правой рукой с
зажатой в ней газетой "Правда".
- Еоле не приеду,