и снова засмеялся. Смех получился деланным рабочим
смехом профессионала, выражающего свое партийное отношение к ситуации.
- Партия в своей работе ориентируется на конкретного гражданина, - он
приглашает для участия в обмане начальника колонии, и полковник согласно
кивает, - на его насущные потребности. Она не видит в вас, заключенных,
навсегда испорченных людей, верит таким, как вы!
Искусственная страсть секретаря покоробила зэка, но он тоже кивнул с
готовностью оправдать веру партии. "Ну, вот он себя и проявил, рогатый
путанин".
- Мы тут посоветовались насчет досрочного освобождения тех членов
бригады, которые достойно проявили себя, находясь в заключении. Не скрою -
есть серьезные возражения, и некоторые дела, очевидно, будут задержаны по
особым обстоятельствам...
- Позвольте вопрос, гражданин начальник? - сказал Упоров.
Не привыкший к тому, что его перебивают, Лукин поморщился, однако
согласился, продолжая игру в доступного народу человека.
Вадим кашлянул в кулак, прислушиваясь к зачастившим ударам собственного
сердца.
- Верный ленинец, Никита Сергеевич Хрущев, неоднократно подчеркивал -
неисправимых людей нет...
Лукин благосклонно опустил ресницы серых, приятных глаз, мимолетом
глянув в сторону Губаря.
- Он лично обращался к представителям преступного мира с призывом
встать на путь. Многие откликнулись. Наша бригада - наглядный тому пример.
Пять лет впереди идем...
У секретаря зарделись уши, он нетерпеливо поглядел на часы.
- Меня не надо агитировать. Существует специальное законодательство, на
основании которого...
- Я же к вам не как к прокурору обращаюсь, - тихо и проникновенно
произнес зэк. - Как к представителю ленинской партии. Над нами вся Колыма
смеется.
Работаем лучше других, не щадя себя, а освобождаться на общих
основаниях. Непонятно людям. Дух слабеет от равнодушного отношения. Маяк,
он ведь тоже горит не вечно...
Лукин был смущен искренней тревогой бригадира за судьбу дела и,
потрепав зэка по плечу, сказал:
- По-человечески тебя понимаю, Упоров. Вы - активный авангард массы.
Возьмем ваше дело под контроль. Главное - не падать духом!
Секретарь убрал руку с плеча, недовольно морща нос, обратился к Губарю:
- Много еще в нашей работе формализма, ho процесс очищения идет бурно,
и скоро мы выметем бюрократов из всех звеньев социалистической системы.
Партийность и бюрократия несовместимы! Вот я, как впрягся с комсомола,
второй десяток лет заканчиваю на партийной ниве. Работа наша, как у
чекистов, незаметная.
Но представь себе на мгновение фантастическую мысль - нет партии...
Лукин задержал дыхание, зэк послушно последовал его примеру.
- ...Все рухнет, рассыплется прахом, ибо она - цемент общества,
намертво спаявший нас в духовный монолит. Ваша бригада тоже родилась не на
пустом месте.
Верно? Вы поверили в партию, партия оценила ваше прозрение...
Упоров, продолжая поддакивать откровениям партийного секретаря,
совершенно неожиданно задумался о нем как об активной пустоте, не
обремененной тяжкой ношей совести, да и разум при нем был искусственный,
заложенный в носящее человеческий образ хранилище чьей-то недоброй волей и
ею же ограниченный. Он мог, наверное, развиваться только согласно
спущенным инструкциям. Пустота... куда, при надобности, легко вложить
любое "содержание-от палача до мироносца.
Трудно даже заподозрить существование в нем души собственной, секретарь
никогда не выкажет миру своего перворо
смехом профессионала, выражающего свое партийное отношение к ситуации.
- Партия в своей работе ориентируется на конкретного гражданина, - он
приглашает для участия в обмане начальника колонии, и полковник согласно
кивает, - на его насущные потребности. Она не видит в вас, заключенных,
навсегда испорченных людей, верит таким, как вы!
Искусственная страсть секретаря покоробила зэка, но он тоже кивнул с
готовностью оправдать веру партии. "Ну, вот он себя и проявил, рогатый
путанин".
- Мы тут посоветовались насчет досрочного освобождения тех членов
бригады, которые достойно проявили себя, находясь в заключении. Не скрою -
есть серьезные возражения, и некоторые дела, очевидно, будут задержаны по
особым обстоятельствам...
- Позвольте вопрос, гражданин начальник? - сказал Упоров.
Не привыкший к тому, что его перебивают, Лукин поморщился, однако
согласился, продолжая игру в доступного народу человека.
Вадим кашлянул в кулак, прислушиваясь к зачастившим ударам собственного
сердца.
- Верный ленинец, Никита Сергеевич Хрущев, неоднократно подчеркивал -
неисправимых людей нет...
Лукин благосклонно опустил ресницы серых, приятных глаз, мимолетом
глянув в сторону Губаря.
- Он лично обращался к представителям преступного мира с призывом
встать на путь. Многие откликнулись. Наша бригада - наглядный тому пример.
Пять лет впереди идем...
У секретаря зарделись уши, он нетерпеливо поглядел на часы.
- Меня не надо агитировать. Существует специальное законодательство, на
основании которого...
- Я же к вам не как к прокурору обращаюсь, - тихо и проникновенно
произнес зэк. - Как к представителю ленинской партии. Над нами вся Колыма
смеется.
Работаем лучше других, не щадя себя, а освобождаться на общих
основаниях. Непонятно людям. Дух слабеет от равнодушного отношения. Маяк,
он ведь тоже горит не вечно...
Лукин был смущен искренней тревогой бригадира за судьбу дела и,
потрепав зэка по плечу, сказал:
- По-человечески тебя понимаю, Упоров. Вы - активный авангард массы.
Возьмем ваше дело под контроль. Главное - не падать духом!
Секретарь убрал руку с плеча, недовольно морща нос, обратился к Губарю:
- Много еще в нашей работе формализма, ho процесс очищения идет бурно,
и скоро мы выметем бюрократов из всех звеньев социалистической системы.
Партийность и бюрократия несовместимы! Вот я, как впрягся с комсомола,
второй десяток лет заканчиваю на партийной ниве. Работа наша, как у
чекистов, незаметная.
Но представь себе на мгновение фантастическую мысль - нет партии...
Лукин задержал дыхание, зэк послушно последовал его примеру.
- ...Все рухнет, рассыплется прахом, ибо она - цемент общества,
намертво спаявший нас в духовный монолит. Ваша бригада тоже родилась не на
пустом месте.
Верно? Вы поверили в партию, партия оценила ваше прозрение...
Упоров, продолжая поддакивать откровениям партийного секретаря,
совершенно неожиданно задумался о нем как об активной пустоте, не
обремененной тяжкой ношей совести, да и разум при нем был искусственный,
заложенный в носящее человеческий образ хранилище чьей-то недоброй волей и
ею же ограниченный. Он мог, наверное, развиваться только согласно
спущенным инструкциям. Пустота... куда, при надобности, легко вложить
любое "содержание-от палача до мироносца.
Трудно даже заподозрить существование в нем души собственной, секретарь
никогда не выкажет миру своего перворо