оюзам уготована жизнь ночного
мотылька над горящей свечой: сгорают, осыпая души супругов пеплом
разочарования. В вашем союзе вы - взрослый, трезвый муж. Муки, пережитые
вами в каторжном обществе, не могут служить оправданием будущей ошибки.
Отрекитесь от плотского эгоизма и вместо земной, по-человечески понимаемой
выгоды, примите Совет Божий, ниспосланный вашим сердцем...
- Она ждет меня седьмой год.
Монах наклоняется, поднимает с влажной земли насаженную на березовую
ручку совковую лопату, не торопясь осматривает инструменты, только после
этого спрашивает:
- Когда назначено венчание и где такое возможно/
- В клубе. Сегодня. Во время репетиции.
- Мудрено придумали. Ну да сочту за честь благословить ваш союз.
- Я знал, что вы нам не откажете.
С тем бригадир уходит, польщенный его смирением Тихомиров кланяется ему
уже в спину.
...Бригадир идет по косогору отвала туда, где зэки начали строить
теплушку для нового полигона. Зона тянулась все дальше и дальше к ручью
Надежды, что журчал у подножия гольца с названием Лисий хвост.
Там, по словам геологов, "золота хоть лопатой греби".
Ему плевать на то богатство. Оно администрацию волнует: ордена, звания,
слава. И это тоже козырь в твоей игре, если каторжный срок перешагнет
предел ожиданий...
Вадим шел, не разбирая дороги, через низкий кустарник, цепляющийся
крючьями веточек за кирзовые сапоги. Куски черной грязи отскакивали в
разные стороны, оставляя за ним грязно-зеленый след.
Его отвлек запах свежеспиленного леса, а уже потом - голоса. Шестеро
зэков, стоя перед невозмутимым Ольховским, размахивали руками и
произносили бранные слова. За их спинами лежали ошкуренные штыковыми
лопатами бревна. Охранник, в расстегнутой до пупа гимнастерке, сидел на
лесенке в обнимку с автоматом, лениво наблюдая за перебранкой.
- Сказано двойной, так оно и будет, - говорил, не обращая внимания на
угрозы, Ян Салич. - Нам здесь зимовать.
Упоров на ходу спросил у Ольховского строгим голосом:
- Кто отказывается выполнять ваши задания?
Пособник гестапо осмотрел стоящих перед ним зэков, кивнул на новенького
уголовника с крупными масляными глазами что-то вспоминающего кота.
- Вот этот гражданин замутил всю поганку.
- Он не умеет обращаться с вором, бугор, - ласково произнес "гражданин,
замутивший поганку". - Двойную работу делать даже по инструкции не будем.
Хрен пройдет, фашистская морда!
- У меня пашут, а не блатуют, - сдерживая гнев, объяснил Упоров.
- Ой! Ой! Ой! Какой большой хозяин. "У меня пашут!" Семена Гладкого вся
Колыма знает, и никто с ним не ссорится. Запомни это, Фартовый!
Упоров побледнел. И тогда стоящий за спиной Гладкого Миловиден, подняв
с земли лиственничную доску, без суеты ОПУСТИЛ ее на голову новенького.
Звук получился тугой, отозвавшись в ушах каторжан глухим
- Что это с вами, мужики? - спросил бригадир, посторонившись, чтобы не
мешать падать разом обмякшему Сене Гладкому. - Завтра к вечеру не будет
теплушки, останетесь без зачетов.
- Эй, Упоров! - крикнул с вышки сонный охранник. - Живой тот блатюк или
на вахту звонить?
- Тебе, попка, лишь бы хипиш поднять.
Бригадир носком сапога повернул обслюнявленное лицо Гладкого. Сероватые
веки вздрогнули, вяло сползли с глазных яблок. Глаза мутные, бездумные,
смотрят мимо в высокое небо, а нижняя губа отвалилась на подбородок.
- Дышит. Полейте его водичкой, ребята.
- Зачем?! - искренне удивился Баловник. - Доской по жопе с
мотылька над горящей свечой: сгорают, осыпая души супругов пеплом
разочарования. В вашем союзе вы - взрослый, трезвый муж. Муки, пережитые
вами в каторжном обществе, не могут служить оправданием будущей ошибки.
Отрекитесь от плотского эгоизма и вместо земной, по-человечески понимаемой
выгоды, примите Совет Божий, ниспосланный вашим сердцем...
- Она ждет меня седьмой год.
Монах наклоняется, поднимает с влажной земли насаженную на березовую
ручку совковую лопату, не торопясь осматривает инструменты, только после
этого спрашивает:
- Когда назначено венчание и где такое возможно/
- В клубе. Сегодня. Во время репетиции.
- Мудрено придумали. Ну да сочту за честь благословить ваш союз.
- Я знал, что вы нам не откажете.
С тем бригадир уходит, польщенный его смирением Тихомиров кланяется ему
уже в спину.
...Бригадир идет по косогору отвала туда, где зэки начали строить
теплушку для нового полигона. Зона тянулась все дальше и дальше к ручью
Надежды, что журчал у подножия гольца с названием Лисий хвост.
Там, по словам геологов, "золота хоть лопатой греби".
Ему плевать на то богатство. Оно администрацию волнует: ордена, звания,
слава. И это тоже козырь в твоей игре, если каторжный срок перешагнет
предел ожиданий...
Вадим шел, не разбирая дороги, через низкий кустарник, цепляющийся
крючьями веточек за кирзовые сапоги. Куски черной грязи отскакивали в
разные стороны, оставляя за ним грязно-зеленый след.
Его отвлек запах свежеспиленного леса, а уже потом - голоса. Шестеро
зэков, стоя перед невозмутимым Ольховским, размахивали руками и
произносили бранные слова. За их спинами лежали ошкуренные штыковыми
лопатами бревна. Охранник, в расстегнутой до пупа гимнастерке, сидел на
лесенке в обнимку с автоматом, лениво наблюдая за перебранкой.
- Сказано двойной, так оно и будет, - говорил, не обращая внимания на
угрозы, Ян Салич. - Нам здесь зимовать.
Упоров на ходу спросил у Ольховского строгим голосом:
- Кто отказывается выполнять ваши задания?
Пособник гестапо осмотрел стоящих перед ним зэков, кивнул на новенького
уголовника с крупными масляными глазами что-то вспоминающего кота.
- Вот этот гражданин замутил всю поганку.
- Он не умеет обращаться с вором, бугор, - ласково произнес "гражданин,
замутивший поганку". - Двойную работу делать даже по инструкции не будем.
Хрен пройдет, фашистская морда!
- У меня пашут, а не блатуют, - сдерживая гнев, объяснил Упоров.
- Ой! Ой! Ой! Какой большой хозяин. "У меня пашут!" Семена Гладкого вся
Колыма знает, и никто с ним не ссорится. Запомни это, Фартовый!
Упоров побледнел. И тогда стоящий за спиной Гладкого Миловиден, подняв
с земли лиственничную доску, без суеты ОПУСТИЛ ее на голову новенького.
Звук получился тугой, отозвавшись в ушах каторжан глухим
- Что это с вами, мужики? - спросил бригадир, посторонившись, чтобы не
мешать падать разом обмякшему Сене Гладкому. - Завтра к вечеру не будет
теплушки, останетесь без зачетов.
- Эй, Упоров! - крикнул с вышки сонный охранник. - Живой тот блатюк или
на вахту звонить?
- Тебе, попка, лишь бы хипиш поднять.
Бригадир носком сапога повернул обслюнявленное лицо Гладкого. Сероватые
веки вздрогнули, вяло сползли с глазных яблок. Глаза мутные, бездумные,
смотрят мимо в высокое небо, а нижняя губа отвалилась на подбородок.
- Дышит. Полейте его водичкой, ребята.
- Зачем?! - искренне удивился Баловник. - Доской по жопе с