Черная свеча


влажной, протянутой через нежелание. Петр Мокеевич
поднял голову, слезящимися глазами прочитал над теплушкой новенький лозунг:
"Коммунизм неизбежен! В. И. Ленин".
И сказал:
- Вдумайтесь! Когда это почувствует ваш Дьяков, артист, забыл его
фамилию...
- Кламбоцкий, гражданин начальник!
- Неважно! И Князь на бульдозере, тогда мы оставим позади кичливую
Америку. Ну, что ж, - он уже говорил для своей свиты. - Расчет 'партийной
организации, руководства оказался в целом правильным. Заставить тянуть
одну упряжку князя, вора и попа! Интересно! Эй, гражданин поп!
Инспектор несколько возбудился после перенесенного шока, старался вести
себя раскованно, как человек, успевший обо всем забыть.
Отец Кирилл вопросительно взглянул на приближающегося к нему полковника:
- Да! Я к тебе обращаюсь! Как ты, бывший раб культа, относишься к
гениальному предвидению Ильича?
Монах проследил за жестом Петра Мокеевич а, поправил на голове шапку и
ответил:
- При коммунистах коммунизма избежать невозможно...
- Мыслишь вроде бы правильно... - полковник рассматривал Монаха с
большим сомнением, - но доверия у меня к тебе не возникает. Ленина читать
надо, тогда и о Боге своем забудешь.
- Читал. Потому с покорностью приму свой жребий.
- Ну и дурак! - подвел итог беседы столичный гость. - Прямо так и
передам патриарху. Пойдемте, товарищи!
Упоров ощущал, как постепенно его покидает напряжение, но вдруг увидел
такое, отчего свело челюсти, и он бессильно прошептал:
- Кажется, влип. Будь ты трижды проклят! Бес, старый бес!
Начальство почти миновало теплушку, когда на крыльцо, возможно, не без
умысла, а может, и просто из глупого любопытства, вышел чистенький, в
аккуратной вельветовой курточке поверх русской косоворотки Никанор
Евстафьевнч. Рука вора лежала на уютном животике, он был какой-то
домашний, мирный, будто святой в аду.
"Зараза! - сжал кулаки бригадир, - Всех спалит, сука!"
Папахи замерли, и Упоров не выдержал, закрыл глаза. Он ждал окрика,
после которого будет принято решение, угодное полковнику Оскоцкому/ Игра
окончена. Ты попал в западню, сооруженную собственной хитростью.
У него кончилось терпение. Открыл глаза, чтобы увидеть... как столичный
инспектор улыбается опрятному вору, а тот в свою очередь отвечает ему
улыбкой милого деревенского пройдохи.
"Уф! Нашли друг друга, мазурики, - отчаянье сменил смех. - Может,
поцелуетесь? Ну, что вы там - давайте! Одного же поля ягоды..."
...Две бордовые ладони знакомого призрака ласково гладили их по
головам. Но этому он уже не удивлялся.
У Фунта была плавающая походка воспитанного лакея и т,1хий, вежливый
голос, которым он пользовался в исключительных случаях, когда оказывалась
бессильна скупая мимика изуродованного лица. Кроме того, он был одним из
тех воров, кто рискнул сказать на сходке строгим хранителям темных законов
воровского мира:
- Нынче я-фраер. Делайте со мной, что хотите...
Он был готов ко всему, и все об этом знали Фунта отпустили с миром. За
ним было безупречное прошлое.
в котором тонкий взломщик Евламппй Граматчиков, будучи честным вором,
содержал клановую репутацию в непорочной чистоте. Кроме того, он вернулся
с Того Света... По этому поводу даже не надо ШУТИТЬ, ибо так оно и было.
История его первой смерти началась на Мольдяке, январским утром, в
такую стужу, когда на лету замерзают птицы. Воровской этап пригнали по
особой разнаряоке. Наверняка с особой целью. Стоял туман, со