о. Покажите-ка мне святошу.
За него патриарх ходатайствовал. Мракобесие пытается всплыть из
небытия... Времена! От него хоть какаянибудь польза есть?
"Польза?" - вопрос останавливается в сознании бригадира, и он понимает
- инспектор спросил его о личном, о том, что никак не разрешается простой
житейской формулой: хороший - плохой, а поднимается над пошлой грязной
жизнью и требует от тебя поднять голову, взглянуть на небо, как на вечную
твою Родину, почувствовать то, что никогда не обретет словесную форму, ибо
оно не выражаемо. Просто присутствует, напоминает о себе с укором, когда
необходимо ради дела покривить душой или дать кому-нибудь в морду. Ты
всякий раз противишься тому, чтобы странное то чувство не свило в твоей
душе постоянного гнезда, а оно появляется непрошеным гостем -
многоболезненное, безгласное... тогда хочется прогнать Монаха, закричать
на него со всей страстью озлобившейся или перепуганной души. Но ты
молчишь...
Отец Кирилл - твой выбор. Однажды он сказал:
"Иуда был призван к апостольству, но выбрал предательство". А ты не
спал всю ночь: боялся предать себя, решал, и утром Гнус не попал под
"случайный"
обвал. Монах разделил тебя жестоко, как ударом меча, на две половины:
жаждущая преображения душа не в состоянии принять твоих расчетливых,
холодных действий, а ум не хочет спуститься в сердце за советом.
Надо бы прогнать Монаха с глаз, так ведь он все равно останется при
твоей беспризорной душе...
- ...Заключенный Тихомиров работает на совесть, гражданин начальник, -
Упоров осмотрелся и указал в сторону мастерских. - Вон он, гусеницу
собирает.
- Я смотрю-отъелся попик, - сказал инспектор.
И было непонятно: доволен он тем фактом или раздражен. - На фотографии
- прозрачный.
- Прозрачный у нас работать не может, гражданин начальник: рекорды
даются сильным.
- А Дьяков? Как тот ворюга трудится?
- Порядок общий, гражданин начальник. Готовит инструмент, таскает
башмаки, по возрасту только в шахте работать не может. Хотите убедиться?
Бугор блефует. Об этом знали все, кроме московского инспектора, и все
разом замерли, рассеяв внимание на другие объекты.
Петр Мокеевич думал о шубах. Он прозевал общее настороженное состояние,
позволив себе, однако, помолчать для видимого размышления. Упоров слушал
отрывистые удары собственного сердца...
- Надеюсь, у вас есть показать что-нибудь более интересное, нежели
работающего урку?!
- Хотите взглянуть, как водит бульдозер потомственный грузинский князь?
- спросил Губарь, разобравшийся в хитростях инспектора.
- Князь? Хм... Любопытно. Если он, конечно, не родственник Берии.
- Я же сказал - князь, товарищ полковник.
- Хорошо. Кстати, как-нибудь напомните мне о маленькой просьбе
заместителя министра.
- Николая Николаевича? - Дочкин щелкнул каблуками. - Считайте просьбу
выполненной!
- Ох, уж эти мне колымские кудесники! - распахнул пальто Петр Мокеевич.
- Для них загадок не бывает. Ну, так где ваш бульдозерный князь?
- Ираклий! - крикнул Упоров.
Занятый сборкой гусеницы, грузин отложил в сторону гаечный ключ,
распрямился, что-то сказав отцу Кириллу, посмотрел на бригадира. Только на
него, мимо золота полковничьих погон, мимо сразу насторожившегося Серякина.
- Покажи, как работает бульдозер.
Грузин ничего не спросил. Повернулся, пошел легкой походкой с тем
неуязвимым, доставшимся ему от предков - диковатых властелинов гор -
спокойствием, которое возможно получить толь
За него патриарх ходатайствовал. Мракобесие пытается всплыть из
небытия... Времена! От него хоть какаянибудь польза есть?
"Польза?" - вопрос останавливается в сознании бригадира, и он понимает
- инспектор спросил его о личном, о том, что никак не разрешается простой
житейской формулой: хороший - плохой, а поднимается над пошлой грязной
жизнью и требует от тебя поднять голову, взглянуть на небо, как на вечную
твою Родину, почувствовать то, что никогда не обретет словесную форму, ибо
оно не выражаемо. Просто присутствует, напоминает о себе с укором, когда
необходимо ради дела покривить душой или дать кому-нибудь в морду. Ты
всякий раз противишься тому, чтобы странное то чувство не свило в твоей
душе постоянного гнезда, а оно появляется непрошеным гостем -
многоболезненное, безгласное... тогда хочется прогнать Монаха, закричать
на него со всей страстью озлобившейся или перепуганной души. Но ты
молчишь...
Отец Кирилл - твой выбор. Однажды он сказал:
"Иуда был призван к апостольству, но выбрал предательство". А ты не
спал всю ночь: боялся предать себя, решал, и утром Гнус не попал под
"случайный"
обвал. Монах разделил тебя жестоко, как ударом меча, на две половины:
жаждущая преображения душа не в состоянии принять твоих расчетливых,
холодных действий, а ум не хочет спуститься в сердце за советом.
Надо бы прогнать Монаха с глаз, так ведь он все равно останется при
твоей беспризорной душе...
- ...Заключенный Тихомиров работает на совесть, гражданин начальник, -
Упоров осмотрелся и указал в сторону мастерских. - Вон он, гусеницу
собирает.
- Я смотрю-отъелся попик, - сказал инспектор.
И было непонятно: доволен он тем фактом или раздражен. - На фотографии
- прозрачный.
- Прозрачный у нас работать не может, гражданин начальник: рекорды
даются сильным.
- А Дьяков? Как тот ворюга трудится?
- Порядок общий, гражданин начальник. Готовит инструмент, таскает
башмаки, по возрасту только в шахте работать не может. Хотите убедиться?
Бугор блефует. Об этом знали все, кроме московского инспектора, и все
разом замерли, рассеяв внимание на другие объекты.
Петр Мокеевич думал о шубах. Он прозевал общее настороженное состояние,
позволив себе, однако, помолчать для видимого размышления. Упоров слушал
отрывистые удары собственного сердца...
- Надеюсь, у вас есть показать что-нибудь более интересное, нежели
работающего урку?!
- Хотите взглянуть, как водит бульдозер потомственный грузинский князь?
- спросил Губарь, разобравшийся в хитростях инспектора.
- Князь? Хм... Любопытно. Если он, конечно, не родственник Берии.
- Я же сказал - князь, товарищ полковник.
- Хорошо. Кстати, как-нибудь напомните мне о маленькой просьбе
заместителя министра.
- Николая Николаевича? - Дочкин щелкнул каблуками. - Считайте просьбу
выполненной!
- Ох, уж эти мне колымские кудесники! - распахнул пальто Петр Мокеевич.
- Для них загадок не бывает. Ну, так где ваш бульдозерный князь?
- Ираклий! - крикнул Упоров.
Занятый сборкой гусеницы, грузин отложил в сторону гаечный ключ,
распрямился, что-то сказав отцу Кириллу, посмотрел на бригадира. Только на
него, мимо золота полковничьих погон, мимо сразу насторожившегося Серякина.
- Покажи, как работает бульдозер.
Грузин ничего не спросил. Повернулся, пошел легкой походкой с тем
неуязвимым, доставшимся ему от предков - диковатых властелинов гор -
спокойствием, которое возможно получить толь