Хорошо засыпать при молитве, приятно прощать кающихся... И все-таки,
чтобы быть сытым, надо убить зайца. Чтобы стать свободным, надо убить в
себе жалость или хотя бы распрощаться с ней на время.
...Задумчивая улыбка на лице бригадира окончательно вывела Шершавого из
себя, он выбросил свой последний козырь:
- Ты-то, Дьяк, а?! - Капитон вытянул в сторону вора палец. - Скажи
словцо за правое дело. Ведь кинет нас за всю малину враг народа и
предатель социалистического отечества. Я этому Борману... - Палец уже
целил в грудь Ольховского. - Ни! Ни! Ни! На самую малость не верю. Вот я
такой! Работать так работать, а пить так...
- Похмеляться, - вежливо подсказал Соломон Маркович.
Зэки захохотали, но Капитона это не смутило, и он попробовал еще разок:
- Дьяк, ну ты-то что - ни нашим, ни вашим? Тебе так не годится!
Вор зевнул в лицо Шершавому, потянувшись, сказал:
- Не кудахтай, Капитоша. Моя бригада на Золотинке. Здеся свой бугор
имеется...
Капитон понял - проиграл, сразу сник, потерялся, как собака под палкой,
заискивающе кивнул Упорову:
- Все на вас сошлось, Вадим Сергеич. Решайте...
Бригадир развернулся к остальным зэкам, сжимая в руке
кепку-восьмиклинку, поставил точку:
- Норма не отменяется. В нее не входит то, что вы намыли здесь языками!
Мы решили с вами стать свободными, а не пьяными...
- Выходной обещал, Сергеич...
- Не придумывай! Кто обещал, с тем отдыхай! Ян Салич, забирай пойло.
Пусть они зальют его в свою пролетарскую требуху, а нам отдадут запчасти.
- Мне нужен помощник, - Ольховский повернул к бригадиру флегматичный
взгляд. - Может сойти даже Соломон Маркович...
- Слыхал?! - Упоров повернулся к Волкову, успев подумать: "Если спросит
разрешение у Дьяка - прогоню!"
Но Голос тут же начал складывать бутылки в мешок, и тогда, подумав,
Упоров сказал:
- Солонину тоже заберите. Мы потерпим. Запчасти должны быть отданы по
списку. Пусть не мудрят, иначе ими займется Никанор Евстафьевич...
Дьяк усмехнулся, но не произнес ни слова, спрятав свое отношение к
сказанному в резких складках, чуть глубже обозначившихся на лбу.
- Они знают, - Ян Салич стоял понурый, как старая, нерабочая лошадь.
Голос захлестнул петлю на горловине котомки, кинул груз за спину, успев
мягко подсесть именно в тот момент, когда котомка коснулась его
парусиновой куртки. А потом пошел, не оглядываясь на провожавших его
тоскливыми лицами зэков. У них глаза - беспризорных детей.
Бригадир натянул кепку, голосом доезжего, подзывающею нерадивую собаку,
окликнул Шершавого:
- Капитон, поди сюда!
Капнтон почувствовал настроение бригадира, потому, не искушая судьбу,
охотно подчинился:
- Слушаю, Сергеич!
- Видишь того каторжанина? - спросил Упоров, указывая в сторону отца
Кирилла, что стоял у засохшей, потерявшей ветви и кору лиственницы.
- Проверяешь мое зрение? Вижу: скелет как скелет. Чо тут замечательного?
- Он должен иметь дело и приносить бригаде пользу.
- Научить работать дистрофика нельзя: к обеду сдохнет.
- Плохо себя знаешь, Капитон...
На том бригадир закончил, не очень вежливо, с намеком, задев Шершавого
плечом, направился к отвалу.
- Ладно, попробую, - трагично выдохнул зэк, не преминув еще разок
коснуться душевной боли. - Веришь - нет: как подумаю, что есть на свете
люди, которые могут чужой спирт своим поганым ртом пить, сердце кровью
обливается. Кстати. - Капитан уже спрашивал в спину, - оно что-нибудь
умеет, это