Черная свеча


гляда:
- Возьму, пожалуй. Деваться некуда. Перевоспитаем. Ха-ха!
- Тебя попросят взять еще двух жуликов. Блатные они - при нем.
- Одного. Хрен пройдет той шпане! И торгов не будет, иначе свалю с
бригадирства. Я же-лучший проходчик на Колыме.
Мимолетом запустив в ноздрю мизинец, Лысый опять замер. Упоров наблюдал
за ним терпеливо, зная - бывший бугор думает в его пользу.
- Оно-то правильно... - желтоватые глаза Никандры задержались на
собственной руке, - им только повадку дай. Ты вот что, скажи Голосу -
берешь его при том условии, если не будет тех двоих крадунов. Он им
непременно вправит этакое важное и утешительное фуфло. Профессор, хули
скажешь?!
- Протолкнуть попробую. Спасибо.
- Да ладно. Давай без нежностей. Кто ложнт в бригаде, знаешь?
- Кроме Гнуса, еще Сверчок, кажется, балует доносом, Петюнчика уже нет.
Все, кого знаю.
- Сверчок по мелкости и злобности душевной донести может. Легачева
Федьку, шепелявый такой, из завязавших воров...
- Знаю, со мной в одной лаве был.
- Что с ним собираешься делать?
- Ничего. Новые придут-знать не будешь Эти хоть пашут.
- Во! - Лысый остался им доволен - Всякая страсть должна отступить
перед благоразумием Мужики нынче испугались. Это хорошо, но не прочно
Помоги им в себя поверить. Все, Вадим. С Божьей помощью на свободе
встретимся.
- Думаешь?
-Знаю. У меня бабка-гадалка, я-любимый ее внук. Давай обнимемся.
Они обнялись. И тот, который был почти свободен пошел, заслонив на
какое-то время новому бригадиру серый отвал, где по берегу мутной речки
копошились с лотками зэки, и синий горизонт за двумя ря^-и колючей
проволоки. Упоров не сумел приглушил, в себе зависть к нескладно
шагающему, так до конца и не понятому человеку. Хотел догнать его, пойти
рядом, хотя бы до вахты. Но сдержался и стал думать о Лысом как о
несчастном поселенце, ведущем Стесненную жизнь за зоной. Зависть не
покинула его...
- Плохими чувствами живешь, Вадим, - сказал тогда он вслух, -
радоваться надо: одним свободным стало больше!
Радость тоже не приходила: чужое, оно чужое и есть...
...Но в общем что-то менялось, хотя бы в та.^х осязательных чертах
лагерной жизни, как отношение к хорошо работающим зэкам. Его спросил
косолапы'-; лейтенант из нового пополнения:
- Заключенный Упоров?
- Да, гражданин начальник.
- Следуйте за мной! Вас вызывает полковник Губарь.
Зэк вытер ветошью засаленные руки и, отложив в сторону колесо
вагонетки, крикнул:
- Верзилов! Проследи, чтобы к обеду тачки были готовы.
- Раньше управимся. Вазелин уже свою обкатал.
Все вроде бы продолжают работать, но глаза, однако, следят за уходящим
бригадиром: вызов к хозяинуне простое событие. Губарь - человек нелюдимый,
на пустой базар не позовет. Может, вернется бригадир и скажет: "Амнистия!
Коммунизм построили!"
А, может, и не вернется... Прошлой ночью опять воры приходили. Негрубые
с виду люди. Пошептались да ушли. Не про коммунизм, поди, шептались.
Заделье, значит, какое-то есть. Рисковый бугор человек. Никандра тоже не
из гладких был, однако поровней нового: егэ угадать можно или хотя бы
спросить, когда шибко невмоготу от любопытства. Этот весь открыт и ничего
не видно.
...Полковник Губарь поднял глаза. Поглядел мимо зэка на портрет
железного Феликса, словно сверяя будущее с рыцарем революции.
- Меня ознакомили со списками вашей бригады. Да, мы разрешили вам
комплектовать ее самостоятельно.
И, надо признать, состав