ами,
чтобы реализовать мечту о всеобщем грабительском равенстве. На всех не
хватало... Пришло время, и одни революционеры начали заставлять работать
других, чтобы задуманная ими революция продолжалась. Но революционер не
может работать созидательно. Только разрушительно! Кстати, мы с вами тоже
продолжатели этой революции. И я, и вы, и...
Никанор Евстафьевич погрозил Голосу кулаком:
- Не путайся! Тож мне - членопутало! Воры, коли он и честные, я Вадиму
уже объяснял, свое место в человеческом беспорядке имеют. Оно у них, как у
волков среди другого зверья. Однако в каждом звере есть немного волка, а в
каждом человеке... он рождается, а в ем вот такусенький... - Дьяк показал
самый кончик мизинца, - прямо крохотный воришка схоронился. И ждет.
Должность получить заведующего магазина, опартиелся. Почва готова, и из
нее молодым ростком воришка проклюнулся. С уторка шепчет своим внутренним
голосом или голоском жена: "Глянь, Захар, у Степана Степаныча хоромы
какие?! А у Еврея Израилевича - брульянты!" Вот тут-то и началось. Хапнул
Захар-раззадорила удача. Хапнул три - осмелел. Власть получил в райкоме
или горкоме. Степана Степаныча в тюрьму устроил, его хоромы прибрал. Еврея
Израилевича добровольно поделиться заставил. Двумя жизнями жить начал:
фраерской для виду, а по нутру... Э, нет, Соломон, не угадаешь. Не
воровской. Сучьей жизнью по нутру он живет. И потому весь наш советский
мир - сучий!
Двойные вы люди с самого своего революционного рождения. Не настоящие.
Честный вор не настоящим быть не может. Он цельный весь, без дурной
начинки и вредных для своего общества привычек. Из Троцкого, коли тебе
верить, плохонький получиться мог, а вот из Сталина ничего хорошего,
окромя бандита, даже Маркс сотворить не сумел. Порода двуличная!
Вроде бы со страстью жгучей говорил Дьяк, а лицо не менялось,
оставалось добрым, слегка разомлевшим от выпитого чаю с медом.
- У нас, ты не хмыкай, Вадим, есть особая прилипчивость к жизни, -
продолжал Дьяк, все-таки сжалившись над исходящим слюной Соломончиком и
угостив профессора ложкой меда. - Изводить нас не просто, но можно. Куда
сложней с суками да с коммунистагли сражаться будет. Придет такое
времечко. Придет! У них же на одно рыло - две жизни. Какая главная - сами
не знают, а чтоб без обмана существовать - не получается. Убивать? Так это
опять же по-большевистски выходит, шило на мыло менять. Нахлебается с ними
Россия...
К столу подошел слегка приседающий на левую ногу зэк в брезентовой
куртке, застенчиво мигая гнойными глазами, спросил:
- Звали, Никанор Евстафьевич?
- Ты в одной камере с греком сидел, - сразу начал с дела Дьяк. - Как
его фамилия, Вадим?
- Заратиади. Моих лет и роста одного. Борисом зовут.
Зэк выпятил нижнюю губу, одновременно закусил язык, выражая таким
образом сосредоточенную работу памяти. Наконец сказал:
- Фиксатый. Кони желтой кожи. Метла хорошо подвешена.
- Он, - подтвердил Вадим.
- Шо я могу за него сказать: шпилит прилично, веселый, лишка не
двигает. За масть мы с ним не толковали, мыслится мне - из порченых
фраеров. Шел по делу вместе с Идиотом - ограбление почтового вагона.
- Идиот... - Дьяк почесал широкую переносицу;
поглядев на Соломона, махнул рукой. - Ты покуда иди.
За революцию после доскажешь. Интересно, верно, Вадим? Так получается.
Идиот с ним раскрутился? Само^ стоятельный вОр, пошто подельника доброго
не нашел?
- Так, может, он добрый и есть. Худого за ним не признал.
чтобы реализовать мечту о всеобщем грабительском равенстве. На всех не
хватало... Пришло время, и одни революционеры начали заставлять работать
других, чтобы задуманная ими революция продолжалась. Но революционер не
может работать созидательно. Только разрушительно! Кстати, мы с вами тоже
продолжатели этой революции. И я, и вы, и...
Никанор Евстафьевич погрозил Голосу кулаком:
- Не путайся! Тож мне - членопутало! Воры, коли он и честные, я Вадиму
уже объяснял, свое место в человеческом беспорядке имеют. Оно у них, как у
волков среди другого зверья. Однако в каждом звере есть немного волка, а в
каждом человеке... он рождается, а в ем вот такусенький... - Дьяк показал
самый кончик мизинца, - прямо крохотный воришка схоронился. И ждет.
Должность получить заведующего магазина, опартиелся. Почва готова, и из
нее молодым ростком воришка проклюнулся. С уторка шепчет своим внутренним
голосом или голоском жена: "Глянь, Захар, у Степана Степаныча хоромы
какие?! А у Еврея Израилевича - брульянты!" Вот тут-то и началось. Хапнул
Захар-раззадорила удача. Хапнул три - осмелел. Власть получил в райкоме
или горкоме. Степана Степаныча в тюрьму устроил, его хоромы прибрал. Еврея
Израилевича добровольно поделиться заставил. Двумя жизнями жить начал:
фраерской для виду, а по нутру... Э, нет, Соломон, не угадаешь. Не
воровской. Сучьей жизнью по нутру он живет. И потому весь наш советский
мир - сучий!
Двойные вы люди с самого своего революционного рождения. Не настоящие.
Честный вор не настоящим быть не может. Он цельный весь, без дурной
начинки и вредных для своего общества привычек. Из Троцкого, коли тебе
верить, плохонький получиться мог, а вот из Сталина ничего хорошего,
окромя бандита, даже Маркс сотворить не сумел. Порода двуличная!
Вроде бы со страстью жгучей говорил Дьяк, а лицо не менялось,
оставалось добрым, слегка разомлевшим от выпитого чаю с медом.
- У нас, ты не хмыкай, Вадим, есть особая прилипчивость к жизни, -
продолжал Дьяк, все-таки сжалившись над исходящим слюной Соломончиком и
угостив профессора ложкой меда. - Изводить нас не просто, но можно. Куда
сложней с суками да с коммунистагли сражаться будет. Придет такое
времечко. Придет! У них же на одно рыло - две жизни. Какая главная - сами
не знают, а чтоб без обмана существовать - не получается. Убивать? Так это
опять же по-большевистски выходит, шило на мыло менять. Нахлебается с ними
Россия...
К столу подошел слегка приседающий на левую ногу зэк в брезентовой
куртке, застенчиво мигая гнойными глазами, спросил:
- Звали, Никанор Евстафьевич?
- Ты в одной камере с греком сидел, - сразу начал с дела Дьяк. - Как
его фамилия, Вадим?
- Заратиади. Моих лет и роста одного. Борисом зовут.
Зэк выпятил нижнюю губу, одновременно закусил язык, выражая таким
образом сосредоточенную работу памяти. Наконец сказал:
- Фиксатый. Кони желтой кожи. Метла хорошо подвешена.
- Он, - подтвердил Вадим.
- Шо я могу за него сказать: шпилит прилично, веселый, лишка не
двигает. За масть мы с ним не толковали, мыслится мне - из порченых
фраеров. Шел по делу вместе с Идиотом - ограбление почтового вагона.
- Идиот... - Дьяк почесал широкую переносицу;
поглядев на Соломона, махнул рукой. - Ты покуда иди.
За революцию после доскажешь. Интересно, верно, Вадим? Так получается.
Идиот с ним раскрутился? Само^ стоятельный вОр, пошто подельника доброго
не нашел?
- Так, может, он добрый и есть. Худого за ним не признал.