лицо, с неизменной папиросой в узко прорезанном
рту, мало располагало к откровенным разговорам, тем более к праздной
беседе. Об Эльзе поговаривали как о любовнице Рокоссовского, но позднее
выяснилось - все враки.
Знавший се еще с фронта Лука Кусков так и выразился, махнув культей:
- Враки! Это ж она мне руку под Сталинградом оттяпала. Перед самой
победой была главным врачом в госпитале, где я долечивал свои раны да
подсоблял на кухне. Точно помню-в апреле. У них уже цвело.
Мужика своего, тот в тылах довоевывал, она на немке поймала. Майор две
пули в башку получил со смертельным исходом.
Упоров помнил, как Лука сидел у печки, и курносый его профиль был похож
на розовую картошку. На том воспоминания приостановились, зэк начал
выходить из памяти, проваливаясь в глубокий колодец, куда его тащила по
звенящим проводам чья-то цепкая и сильная рука. Провода изогнулись,
получилось что-то вроде горки, по ней он несся до самого дна, где снова
приняла густая темнота. Но опять же тем дело не кончилось.
Несколько раз она пыталась раскрыться вспышкой удивительно ясного
света. Темнота все-таки оказалась сильней света, и первые опознаваемые
звуки тоже пришли из темноты.
- Какая группа крови у грузина?
- Третья. Резус положительный. Заратиади тоже предложился.
- Пусть войдет.
- У меня та же группа, Гера Яновна.
Он опять начинает думать над тем, кому принадлежит этот знакомый голос.
Мир слабый, качающийся, как отражение на воде, а стянутая у живота боль
душит тупыми толчками. Вот она обострилась, снова все ушло в тягучую
непроглядь.
- Чем ему можно помочь, Гера Яновна?
Ответ провалился, а может быть, его и не было.
Внутри будто варят металл; раскаленный, он переливается но кишкам,
отчего они становятся обжигающе тяжелыми. "Их надо залить водой! Надо
залить!" На этом нестерпимом желании зэк выдавил из себя единственное
слово:
- Пи-и-и-ть...
- Помочите ему губы, Лена. Только губы.
Жар стал еще более нестерпим, а вода на губахкак предчувствие близкой
реки, до которой ему не дотянуться. Это и не жизнь и не смерть, он-между
ними в пламени пылающего духа...
...На шестой день Вадим понял, что сгниет, что просто ворует время для
продолжения страданий, и ему никогда не выпутаться из этой вонючей боли.
Он видел, как санитары зажимают носы, проходя мимо его конки, и тогда он
сам начинал чувствовать приторно смердящий запах гнилого мяса. Только
девчонка, та самая дочь белогвардейского генерала, за которую они с
Очаевым затеяли драку в тюремной бане, продолжала делать перевязки,
улыбаться сквозь прозрачные слезы. Упоров лежал с открытыми глазами,
прислушиваясь к никудышной жизни собственных внутренностей. Время казалось
таким безнадежным и подходящим для забытья, из которого не будет
возврата...
Маленький горбач с квадратной головой, вросшей в прямые костлявые
плечи, приподнял простыню, пропитанную гноем, и, тут же уронив ее, спросил
у заплаканной сестры:
- Чем может быть полезен вашему несчастью доктор Зак, красавица?
- Мне? - Елена Донскова концом косынки промокнула слезы. - Мне не нужна
ваша помощь, доктор, речь идет вот об этом человеке. Понимаете...
- Понимаю, - грустно перебил ее горбун, - вам оп очень дорог. Я это
вижу, Леночка. Но, увы, он уйдет не в свой день...
Доктор вздохнул еще раз и еще раз приподнял над больным простыню:
- Сильное сердце. Все будет мучительно долго...
Бешеный лай собак, каким они обычно встречают этап, ра
рту, мало располагало к откровенным разговорам, тем более к праздной
беседе. Об Эльзе поговаривали как о любовнице Рокоссовского, но позднее
выяснилось - все враки.
Знавший се еще с фронта Лука Кусков так и выразился, махнув культей:
- Враки! Это ж она мне руку под Сталинградом оттяпала. Перед самой
победой была главным врачом в госпитале, где я долечивал свои раны да
подсоблял на кухне. Точно помню-в апреле. У них уже цвело.
Мужика своего, тот в тылах довоевывал, она на немке поймала. Майор две
пули в башку получил со смертельным исходом.
Упоров помнил, как Лука сидел у печки, и курносый его профиль был похож
на розовую картошку. На том воспоминания приостановились, зэк начал
выходить из памяти, проваливаясь в глубокий колодец, куда его тащила по
звенящим проводам чья-то цепкая и сильная рука. Провода изогнулись,
получилось что-то вроде горки, по ней он несся до самого дна, где снова
приняла густая темнота. Но опять же тем дело не кончилось.
Несколько раз она пыталась раскрыться вспышкой удивительно ясного
света. Темнота все-таки оказалась сильней света, и первые опознаваемые
звуки тоже пришли из темноты.
- Какая группа крови у грузина?
- Третья. Резус положительный. Заратиади тоже предложился.
- Пусть войдет.
- У меня та же группа, Гера Яновна.
Он опять начинает думать над тем, кому принадлежит этот знакомый голос.
Мир слабый, качающийся, как отражение на воде, а стянутая у живота боль
душит тупыми толчками. Вот она обострилась, снова все ушло в тягучую
непроглядь.
- Чем ему можно помочь, Гера Яновна?
Ответ провалился, а может быть, его и не было.
Внутри будто варят металл; раскаленный, он переливается но кишкам,
отчего они становятся обжигающе тяжелыми. "Их надо залить водой! Надо
залить!" На этом нестерпимом желании зэк выдавил из себя единственное
слово:
- Пи-и-и-ть...
- Помочите ему губы, Лена. Только губы.
Жар стал еще более нестерпим, а вода на губахкак предчувствие близкой
реки, до которой ему не дотянуться. Это и не жизнь и не смерть, он-между
ними в пламени пылающего духа...
...На шестой день Вадим понял, что сгниет, что просто ворует время для
продолжения страданий, и ему никогда не выпутаться из этой вонючей боли.
Он видел, как санитары зажимают носы, проходя мимо его конки, и тогда он
сам начинал чувствовать приторно смердящий запах гнилого мяса. Только
девчонка, та самая дочь белогвардейского генерала, за которую они с
Очаевым затеяли драку в тюремной бане, продолжала делать перевязки,
улыбаться сквозь прозрачные слезы. Упоров лежал с открытыми глазами,
прислушиваясь к никудышной жизни собственных внутренностей. Время казалось
таким безнадежным и подходящим для забытья, из которого не будет
возврата...
Маленький горбач с квадратной головой, вросшей в прямые костлявые
плечи, приподнял простыню, пропитанную гноем, и, тут же уронив ее, спросил
у заплаканной сестры:
- Чем может быть полезен вашему несчастью доктор Зак, красавица?
- Мне? - Елена Донскова концом косынки промокнула слезы. - Мне не нужна
ваша помощь, доктор, речь идет вот об этом человеке. Понимаете...
- Понимаю, - грустно перебил ее горбун, - вам оп очень дорог. Я это
вижу, Леночка. Но, увы, он уйдет не в свой день...
Доктор вздохнул еще раз и еще раз приподнял над больным простыню:
- Сильное сердце. Все будет мучительно долго...
Бешеный лай собак, каким они обычно встречают этап, ра