то тянуть?
Не разойдемся!
Подполковник ждал, направив ствол пистолета в голый живот заключенного.
От вахты с автоматами наперевес бежали солдаты, похожие, как близнецы,
торопливой решительностью действий и одинаковыми белыми тулупами с черными
воротниками.
Зэк поглядел мимо розового уха начальника режима в сторону бегущих
солдат, решил, что обойдется без посторонней помощи... Нож вошел в голый
живот. Вадим сумел сосредоточиться на первом ударе, потому боль не была
такой острой, она была скорее осознанной.
Но когда потянул лезвие косо вверх, организм уже не повиновался. Зэк
упал, протолкнув тяжестью тела лезвие ножа глубоко внутрь живота.
- Гопанюк! - пряча пистолет в кобуру, сказал не поменявшимся тоном
Оскоцкий. - Отправляйте людей!
- Слухаюсь, товарищ подполковник!
И колонна пошла мимо ткнувшегося в утоптанный снег зэка, по пояс
голого, с нелепо подвернутой под живот рукой.
- Смотри-ка-дергается! - кивнул на Упорова мужичогка в женской
полудошке. - Добили б лучше. Зря мучается.
- Скажут-всех добьем, - пошутил старшина. - Прекратить разговоры!
Л зэк и вправду был еще жив, но уже какой-то не настоящей половинчатой
жизнью, то уходя из памяти в свежую зелень жаркого лета, то возвращаясь с
холодным сердцем на утоптанный тысячами ног лагерный плац. Очнулся он от
того, что его повернули на спину.
Зак. - иочсниый увидел высокое небо в кровавых отливах по краям. Затем
в незакровавлеиное пространство пришел знакомый голос:
- Я вас не приглашал, Гера Яновна. Зачем вы пришли?
Другой голос, резкий, металлический, бьет по перепонкам:
- Оставьте свои жандармские приемы для заключенных! Я вас не боюсь!
- Да я вас и не пугаю. Мне хотелось, чтобы он полеж&л зллсь до
следующего развода. В воспитательных целях. Исключительно в
воспитательных. Вы поступаете безрассудно...
- Больного необходимо отправить в районную клинику Здесь он обречен.
Вот рапорт. Подпишите.
Подполковник удивленно глянул на листок бумаги, положил его на
услужливо подставленный лейтенантом планшет, отрывисто написал: "Только-в
морг! Оскоцкий".
- Другого ответа не будет, дорогая Гера Яновна.
- Как начальник медицинской службы, я настаиваю...
- Мои решения, как и мои симпатии... неизменны.
Извините - служба.
Он взял под козырек и, повернувшись, пошел к вахте оставив начальника
медицинской службы решать задачу самой.
- Серков, Донскова! - -Гера Яновна смяла листок с визой подполковника и
отдала распоряжение твердым, МУЖСКИМ голосом: - Заключенного-в больницу.
Готовьте к операции!
Она смерила удаляющуюся фигуру опера косым взглядом, сунула в рот
папиросу да, так и забыв ее зажечь, пошла с зажатым в кулаке листком
бумаги.
-...Миленький мой! Миленький мой, как же так?!
Этот голос зэк тоже узнал, но не мог сообразитькому он принадлежит. Его
подняли на узких холодных носилках, тело провисло мокрым мешком, в котором
торчал нож. Он услыхал собственный стон, а затем закачался над землей, и
небо, недавно залитое по краям кровью, начало тускнеть, точно перед бурей,
пока не стало черным.
- Включите свет! - приказ Геры Яновны Гершензон вернул ему сознание.
Зэки звали ее не иначе как Эльзой Кох.' Никто из них даже мысли не
допускал, что у нее может быть другое имя. В этой блондинке, сорока с
небольшим, жило что-то настораживающее, заставляющее побаиваться и уважать
одновременно тех, кому с ней приходилось иметь дело. Ее неподвижное,
красивое, но неженственное
Не разойдемся!
Подполковник ждал, направив ствол пистолета в голый живот заключенного.
От вахты с автоматами наперевес бежали солдаты, похожие, как близнецы,
торопливой решительностью действий и одинаковыми белыми тулупами с черными
воротниками.
Зэк поглядел мимо розового уха начальника режима в сторону бегущих
солдат, решил, что обойдется без посторонней помощи... Нож вошел в голый
живот. Вадим сумел сосредоточиться на первом ударе, потому боль не была
такой острой, она была скорее осознанной.
Но когда потянул лезвие косо вверх, организм уже не повиновался. Зэк
упал, протолкнув тяжестью тела лезвие ножа глубоко внутрь живота.
- Гопанюк! - пряча пистолет в кобуру, сказал не поменявшимся тоном
Оскоцкий. - Отправляйте людей!
- Слухаюсь, товарищ подполковник!
И колонна пошла мимо ткнувшегося в утоптанный снег зэка, по пояс
голого, с нелепо подвернутой под живот рукой.
- Смотри-ка-дергается! - кивнул на Упорова мужичогка в женской
полудошке. - Добили б лучше. Зря мучается.
- Скажут-всех добьем, - пошутил старшина. - Прекратить разговоры!
Л зэк и вправду был еще жив, но уже какой-то не настоящей половинчатой
жизнью, то уходя из памяти в свежую зелень жаркого лета, то возвращаясь с
холодным сердцем на утоптанный тысячами ног лагерный плац. Очнулся он от
того, что его повернули на спину.
Зак. - иочсниый увидел высокое небо в кровавых отливах по краям. Затем
в незакровавлеиное пространство пришел знакомый голос:
- Я вас не приглашал, Гера Яновна. Зачем вы пришли?
Другой голос, резкий, металлический, бьет по перепонкам:
- Оставьте свои жандармские приемы для заключенных! Я вас не боюсь!
- Да я вас и не пугаю. Мне хотелось, чтобы он полеж&л зллсь до
следующего развода. В воспитательных целях. Исключительно в
воспитательных. Вы поступаете безрассудно...
- Больного необходимо отправить в районную клинику Здесь он обречен.
Вот рапорт. Подпишите.
Подполковник удивленно глянул на листок бумаги, положил его на
услужливо подставленный лейтенантом планшет, отрывисто написал: "Только-в
морг! Оскоцкий".
- Другого ответа не будет, дорогая Гера Яновна.
- Как начальник медицинской службы, я настаиваю...
- Мои решения, как и мои симпатии... неизменны.
Извините - служба.
Он взял под козырек и, повернувшись, пошел к вахте оставив начальника
медицинской службы решать задачу самой.
- Серков, Донскова! - -Гера Яновна смяла листок с визой подполковника и
отдала распоряжение твердым, МУЖСКИМ голосом: - Заключенного-в больницу.
Готовьте к операции!
Она смерила удаляющуюся фигуру опера косым взглядом, сунула в рот
папиросу да, так и забыв ее зажечь, пошла с зажатым в кулаке листком
бумаги.
-...Миленький мой! Миленький мой, как же так?!
Этот голос зэк тоже узнал, но не мог сообразитькому он принадлежит. Его
подняли на узких холодных носилках, тело провисло мокрым мешком, в котором
торчал нож. Он услыхал собственный стон, а затем закачался над землей, и
небо, недавно залитое по краям кровью, начало тускнеть, точно перед бурей,
пока не стало черным.
- Включите свет! - приказ Геры Яновны Гершензон вернул ему сознание.
Зэки звали ее не иначе как Эльзой Кох.' Никто из них даже мысли не
допускал, что у нее может быть другое имя. В этой блондинке, сорока с
небольшим, жило что-то настораживающее, заставляющее побаиваться и уважать
одновременно тех, кому с ней приходилось иметь дело. Ее неподвижное,
красивое, но неженственное