е, это другое дело; но, впрочем, действительно
ли вы не желаете, когда желает этого Марья Антоновна? Однако погодите! Я
намерен вам вслух прочитать это письмо; оно так прекрасно написано, что,
может быть, и убедит вас переменить ваше намерение. "Милостивая государыня,
Катерина Архиповна! - начал читать толстяк. - Робко и несмелою рукою берусь
я за перо, чтобы начертить эти роковые для меня строки. Давно, очень давно,
Катерина Архиповна, люблю я вашу младшую дочь; сердце мое меня не обмануло:
она меня тоже любит и уже почти дала мне слово".
- Удивительно, как красно написано! - сказал толстяк, остановясь
читать. - Неужели эти "роковые строки" не трогают вашего материнского
сердца, Катерина Архиповна?
Старуха ничего не отвечала и сидела, как уличенная преступница. Толстяк
продолжал читать: "Ваше слово, ваше слово, почтеннейшая Катерина Архиповна!
Одного вашего слова недостает только для того, чтобы обоих нас сделать
блаженными".
- Перестаньте, Иван Борисыч, пожалуйста, перестаньте, - перебила
Катерина Архиповна, - лучше скажите, что мне делать?
- Сделать их блаженными.
- Имейте, Иван Борисыч, сожаление к моим чувствам, - возразила старуха.
- Где же тут любовь с вашей стороны? Это, я думаю, и до вас касается, а вы,
вместо того чтобы посоветовать мне, только смеетесь.
- Что же мне вам советовать?
- Да ведь я должна что-нибудь решительно ответить; мне должно отказать,
а я теперь ничего и не понимаю.
- А вы думаете отказать?
- Конечно, отказать.
- А! Это другое дело! Я берусь даже вам продиктовать письмо.
- Сделайте божескую милость, войдите в мое положение! - сказала
Катерина Архиповна и тотчас же принялась под диктовку толстяка писать письмо
к моему герою. Оно было следующего содержания:
"Милостивый государь, Сергей Петрович! За ваше предложение я, из
вежливости, благодарю вас и вместе с тем имею пояснить вам, что я не могу
изъявить на него моего согласия, так как вполне убеждена в несправедливости
ваших слов о данном будто бы вам моей дочерью слове и считаю их за клевету с
вашей стороны, во избежание которой прошу вас прекратить ваши посещения в
мой дом, которые уже, конечно, не могут быть приятны ни вам, ни моему
семейству".
Вот какой ответ получил мой герой с чудным малым и сначала пришед в
сильное ожесточение, тотчас же вознамерился ехать к Катерине Архиповне и
объясниться с ней, но, сев в сани, раздумал и велел везти себя к Мамиловой.
Варвара Александровна была дома и сидела в своем кабинете одна. Она
очень обрадовалась приезду гостя.
- Как вы милы, monsieur Хозаров, - сказала хозяйка, - что посетили
затворницу.
M-r Хозаров на этот раз не был, по обыкновению, любезен, потому что,
поклонившись, и поклонившись, разумеется, довольно грациозно, сел и
задумался.
- Что с вами? - спросила внимательная хозяйка.
- Сегодня одна из лучших надежд моих лопнула и взорвана на воздух, -
сказал он и прибавил. - О, люди, люди!
- Вы хандрите, ха-ха-ха! И вас посетила желчь. Поздравляю вашу будущую
жену, - сказала Мамилова.
- Я не хандрю, но я ожесточен.
- Проигрались, верно, - заметила хозяйка. - Мужчины всегда приходят в
отчаяние, когда проигрывают.
- Я проигрывал в жизнь мою полсостояния, но оставался так же спокоен,
как издержав целковый, - отвечал Хозаров с благородным негодо
ли вы не желаете, когда желает этого Марья Антоновна? Однако погодите! Я
намерен вам вслух прочитать это письмо; оно так прекрасно написано, что,
может быть, и убедит вас переменить ваше намерение. "Милостивая государыня,
Катерина Архиповна! - начал читать толстяк. - Робко и несмелою рукою берусь
я за перо, чтобы начертить эти роковые для меня строки. Давно, очень давно,
Катерина Архиповна, люблю я вашу младшую дочь; сердце мое меня не обмануло:
она меня тоже любит и уже почти дала мне слово".
- Удивительно, как красно написано! - сказал толстяк, остановясь
читать. - Неужели эти "роковые строки" не трогают вашего материнского
сердца, Катерина Архиповна?
Старуха ничего не отвечала и сидела, как уличенная преступница. Толстяк
продолжал читать: "Ваше слово, ваше слово, почтеннейшая Катерина Архиповна!
Одного вашего слова недостает только для того, чтобы обоих нас сделать
блаженными".
- Перестаньте, Иван Борисыч, пожалуйста, перестаньте, - перебила
Катерина Архиповна, - лучше скажите, что мне делать?
- Сделать их блаженными.
- Имейте, Иван Борисыч, сожаление к моим чувствам, - возразила старуха.
- Где же тут любовь с вашей стороны? Это, я думаю, и до вас касается, а вы,
вместо того чтобы посоветовать мне, только смеетесь.
- Что же мне вам советовать?
- Да ведь я должна что-нибудь решительно ответить; мне должно отказать,
а я теперь ничего и не понимаю.
- А вы думаете отказать?
- Конечно, отказать.
- А! Это другое дело! Я берусь даже вам продиктовать письмо.
- Сделайте божескую милость, войдите в мое положение! - сказала
Катерина Архиповна и тотчас же принялась под диктовку толстяка писать письмо
к моему герою. Оно было следующего содержания:
"Милостивый государь, Сергей Петрович! За ваше предложение я, из
вежливости, благодарю вас и вместе с тем имею пояснить вам, что я не могу
изъявить на него моего согласия, так как вполне убеждена в несправедливости
ваших слов о данном будто бы вам моей дочерью слове и считаю их за клевету с
вашей стороны, во избежание которой прошу вас прекратить ваши посещения в
мой дом, которые уже, конечно, не могут быть приятны ни вам, ни моему
семейству".
Вот какой ответ получил мой герой с чудным малым и сначала пришед в
сильное ожесточение, тотчас же вознамерился ехать к Катерине Архиповне и
объясниться с ней, но, сев в сани, раздумал и велел везти себя к Мамиловой.
Варвара Александровна была дома и сидела в своем кабинете одна. Она
очень обрадовалась приезду гостя.
- Как вы милы, monsieur Хозаров, - сказала хозяйка, - что посетили
затворницу.
M-r Хозаров на этот раз не был, по обыкновению, любезен, потому что,
поклонившись, и поклонившись, разумеется, довольно грациозно, сел и
задумался.
- Что с вами? - спросила внимательная хозяйка.
- Сегодня одна из лучших надежд моих лопнула и взорвана на воздух, -
сказал он и прибавил. - О, люди, люди!
- Вы хандрите, ха-ха-ха! И вас посетила желчь. Поздравляю вашу будущую
жену, - сказала Мамилова.
- Я не хандрю, но я ожесточен.
- Проигрались, верно, - заметила хозяйка. - Мужчины всегда приходят в
отчаяние, когда проигрывают.
- Я проигрывал в жизнь мою полсостояния, но оставался так же спокоен,
как издержав целковый, - отвечал Хозаров с благородным негодо