етрович, этих чувств, а
вот возьмем с примера: пять пальцев на руке; который ни тронь - все больно.
Жаль мне Пашет и Анет, - а они предобрые, да что делать - родная мать! Вы
извините меня: может быть, я вас обеспокоил.
- Ах, как вам не совестно! Напротив - мне очень приятно, - отвечал
хозяин.
Гость принялся было отыскивать картуз, но остановился.
- Не могу идти домой, не могу видеть неравенства, - и в ком же? В
родной матери, которая носила всех в утробе своей девять месяцев... - Здесь
Ступицын немного остановился. - Сергей Петрович, милый вы человек! -
продолжал он. - Я обожаю вас, то есть, кажется, готов за вас умереть.
Позвольте мне вас поцеловать!
- С большим удовольствием...
Новые приятели облобызались.
- Сергей Петрович! Позвольте мне у вас отдохнуть, не могу видеть
неравенства.
- Сделайте одолжение, - сказал Хозаров, в душе обрадованный такому
намерению Ступицына, потому что тот, придя в таком виде домой, может в
оправдание свое рассказать, что был у него, и таким образом поселить в
семействе своем не весьма выгодное о нем мнение. Он предложил гостю лечь на
постель; тот сейчас же воспользовался предложением и скоро захрапел.
В какой мере были справедливы вышесказанные слова Ступицына, мы увидим
впоследствии; но Хозаров им поверил.
- Триста душ, тридцать тысяч и каменная усадьба... недурно, очень
недурно, - повторил он сам с собой, и между тем как гость его начинал уж
храпеть на третью ноту, Хозаров отправился к Татьяне Ивановне.
- Ну что, ушел? - спросила хозяйка.
- Нет, пьян напился, и водку и вино - все выпил и лег спать, - отвечал
постоялец. - Бог даст, как женюсь, так и в лакейскую к себе не стану
пускать: пренесносная скотина! Впрочем, Татьяна Ивановна, нам в отношении
Мари угрожает опасность, и большая опасность.
- Что вы это? Какая опасность?
- Да такая опасность, что вряд ли она не помолвлена!
- Не может быть, ой, не может быть. Да за кого, Сергей Петрович? Не за
кого быть помолвленной.
- А за Рожнова?
- За этого толстого господина? Постойте, батюшка Сергей Петрович,
пожалуй, это и на дело похоже. Когда они собирались на вечер, Марья
Антоновна была такая грустная, а этот господин сидел с Катериной Архиповной
и все шепотом разговаривали...
- Это скверно, - произнес Хозаров. - Впрочем, у них в этот день ничего
не могло быть решительного, потому что я в этот же вечер объяснился ей в
любви и получил признание.
- Ну, вот видите, стало быть, пустяки: может быть, мне только так
показалось; она не ветреница какая-нибудь: этого про нее, кажется, никто не
окажет, но только все-таки, Сергей Петрович, скажу вам: напрасно теряете
время, пропустите вы эту красотку.
- Не слыхали ли вы, Татьяна Ивановна, что у нее есть усадьба?
- Как не быть усадьбы! Отличнейшее поместье. Нынче одни дворы
конюшенные выстроить стоило пять тысяч; хлеб родится сам-десят.
- И это верно вы знаете?
- Как самое себя.
- Вы действительно, почтеннейшая, говорите справедливо, - сказал
Хозаров после нескольких минут размышления. - Я глупо и безрассудно теряю
время.
- Глупо, Сергей Петрович, и совершенно безрассудно, - повторила Татьяна
Ивановна.
- Помолюсь-ка я богу да пойду объяснюсь с Катериной Архиповной. Этому
болвану и говорить нечего: он, кажется, н
вот возьмем с примера: пять пальцев на руке; который ни тронь - все больно.
Жаль мне Пашет и Анет, - а они предобрые, да что делать - родная мать! Вы
извините меня: может быть, я вас обеспокоил.
- Ах, как вам не совестно! Напротив - мне очень приятно, - отвечал
хозяин.
Гость принялся было отыскивать картуз, но остановился.
- Не могу идти домой, не могу видеть неравенства, - и в ком же? В
родной матери, которая носила всех в утробе своей девять месяцев... - Здесь
Ступицын немного остановился. - Сергей Петрович, милый вы человек! -
продолжал он. - Я обожаю вас, то есть, кажется, готов за вас умереть.
Позвольте мне вас поцеловать!
- С большим удовольствием...
Новые приятели облобызались.
- Сергей Петрович! Позвольте мне у вас отдохнуть, не могу видеть
неравенства.
- Сделайте одолжение, - сказал Хозаров, в душе обрадованный такому
намерению Ступицына, потому что тот, придя в таком виде домой, может в
оправдание свое рассказать, что был у него, и таким образом поселить в
семействе своем не весьма выгодное о нем мнение. Он предложил гостю лечь на
постель; тот сейчас же воспользовался предложением и скоро захрапел.
В какой мере были справедливы вышесказанные слова Ступицына, мы увидим
впоследствии; но Хозаров им поверил.
- Триста душ, тридцать тысяч и каменная усадьба... недурно, очень
недурно, - повторил он сам с собой, и между тем как гость его начинал уж
храпеть на третью ноту, Хозаров отправился к Татьяне Ивановне.
- Ну что, ушел? - спросила хозяйка.
- Нет, пьян напился, и водку и вино - все выпил и лег спать, - отвечал
постоялец. - Бог даст, как женюсь, так и в лакейскую к себе не стану
пускать: пренесносная скотина! Впрочем, Татьяна Ивановна, нам в отношении
Мари угрожает опасность, и большая опасность.
- Что вы это? Какая опасность?
- Да такая опасность, что вряд ли она не помолвлена!
- Не может быть, ой, не может быть. Да за кого, Сергей Петрович? Не за
кого быть помолвленной.
- А за Рожнова?
- За этого толстого господина? Постойте, батюшка Сергей Петрович,
пожалуй, это и на дело похоже. Когда они собирались на вечер, Марья
Антоновна была такая грустная, а этот господин сидел с Катериной Архиповной
и все шепотом разговаривали...
- Это скверно, - произнес Хозаров. - Впрочем, у них в этот день ничего
не могло быть решительного, потому что я в этот же вечер объяснился ей в
любви и получил признание.
- Ну, вот видите, стало быть, пустяки: может быть, мне только так
показалось; она не ветреница какая-нибудь: этого про нее, кажется, никто не
окажет, но только все-таки, Сергей Петрович, скажу вам: напрасно теряете
время, пропустите вы эту красотку.
- Не слыхали ли вы, Татьяна Ивановна, что у нее есть усадьба?
- Как не быть усадьбы! Отличнейшее поместье. Нынче одни дворы
конюшенные выстроить стоило пять тысяч; хлеб родится сам-десят.
- И это верно вы знаете?
- Как самое себя.
- Вы действительно, почтеннейшая, говорите справедливо, - сказал
Хозаров после нескольких минут размышления. - Я глупо и безрассудно теряю
время.
- Глупо, Сергей Петрович, и совершенно безрассудно, - повторила Татьяна
Ивановна.
- Помолюсь-ка я богу да пойду объяснюсь с Катериной Архиповной. Этому
болвану и говорить нечего: он, кажется, н