ичего не значит в семействе.
- Именно так, - утвердила Татьяна Ивановна.
Хозаров несколько времени ходил по комнатам в задумчивости.
- Знаете, что мне пришло в голову? Я сделаю предложение письмом:
говорить об этих вещах как-то щекотливо.
- Письмом гораздо лучше, и они пунктуальнее ответят, - отвечала Татьяна
Ивановна.
- Жалко, что у меня в комнате эта свинья спит. Разве идти в кофейную
Печкина и оттуда послать с человеком? Там у меня есть приятель-мальчик,
чудный малый! Славно так одет и собой прехорошенький. Велю назваться моим
крепостным камердинером. Оно будет очень кстати, даже может произвести
выгодный эффект: явится, знаете, франтоватый камердинер; может быть, станут
его расспрашивать, а он уж себя не ударит в грязь лицом: мастерски говорит.
- Превосходно вы выдумали, - сказала Татьяна Ивановна. - А то отсюда
даже и послать некого: ведь не Марфутку же? В этаком деле черную девку
посылать и неловко.
- Ну, куда ваша Марфутка годится! Ей впору и в лавочку бегать. Я думал
было попросить вас, но как-то нейдет, не принято в свете.
- Мне совершенно невозможно. Я бы, конечно, душой рада, да не принято.
После, пожалуй, схожу, хоть сегодня вечерком, и поразузнаю, как между ними
это принято; может быть, и сами скажут что-нибудь.
- Это действительно, вы сходите и поразведайте. Adieu,* почтеннейшая!
______________
* До свидания (франц.).
Возвратясь в свой нумер, Хозаров тотчас же оделся, взял с собой
почтовой бумаги, сургуч, печать и отправился в кофейную, где в самой
отдаленной комнате сочинил предложение, которое мы прочтем впоследствии.
Письмо было отправлено с чудным малым, которому поручено было назваться
крепостным камердинером и просить ответа; а если что будут спрашивать, то ни
себя, ни барина не ударить лицом в грязь.
Между тем как Антон Федотыч, подгуляв у Хозарова, посвящал его во все
семейные тайны и как тот на основании полученных им сведений решился в тот
же день просить руки Марьи Антоновны, Рожнов лежал в кабинете и читал
какой-то английский роман. Прислуга толстяка сидела в лакейской и пила чай;
у него их было человека три в горнице и человека четыре в кухне, и то потому
только, что выехал в Москву налегке, а не со всем еще домом. Про лакеев
Рожнова обыкновенно говорили в губернии, что этаких оболтусов и никуда не
годных лентяев надобно заводить веками, а то вдруг, как будто бы какой
кабинет редкостей, не составишь. В настоящее время вся эта братия хохотала
во все горло над молодым, с глуповатой физиономией, парнем, который, в свою
очередь, хотя тоже смеялся, но, видимо, был чем-то оконфужен.
- Эй, сеньоры, чему вы там смеетесь? - сказал барин.
Ответа не было.
- Григорий, а Григорий!
- Чего-с? - отозвался, наконец, голос из лакейской.
- Соблаговолите, сеньор, сюда пожаловать.
Появился самый младший из лакеев.
- Чему вы там смеялись? - спросил Рожнов.
- Над форейтором, - отвечал тот и снова захохотал во все горло.
- Чем же это он вас насмешил?
- Влюблен-с, - едва выговорил от смеха лакей.
- Скажите, пожалуйста, какой злодей, - сказал Рожнов. - В кого же он
влюбился?
- В горничную Марьи Антоновны. Все спрашивает нас, скоро ли вы изволите
на них жениться.
- А она что же?
- И она неравнодушна-с: большие между собой откровенности имеют, -
отв
- Именно так, - утвердила Татьяна Ивановна.
Хозаров несколько времени ходил по комнатам в задумчивости.
- Знаете, что мне пришло в голову? Я сделаю предложение письмом:
говорить об этих вещах как-то щекотливо.
- Письмом гораздо лучше, и они пунктуальнее ответят, - отвечала Татьяна
Ивановна.
- Жалко, что у меня в комнате эта свинья спит. Разве идти в кофейную
Печкина и оттуда послать с человеком? Там у меня есть приятель-мальчик,
чудный малый! Славно так одет и собой прехорошенький. Велю назваться моим
крепостным камердинером. Оно будет очень кстати, даже может произвести
выгодный эффект: явится, знаете, франтоватый камердинер; может быть, станут
его расспрашивать, а он уж себя не ударит в грязь лицом: мастерски говорит.
- Превосходно вы выдумали, - сказала Татьяна Ивановна. - А то отсюда
даже и послать некого: ведь не Марфутку же? В этаком деле черную девку
посылать и неловко.
- Ну, куда ваша Марфутка годится! Ей впору и в лавочку бегать. Я думал
было попросить вас, но как-то нейдет, не принято в свете.
- Мне совершенно невозможно. Я бы, конечно, душой рада, да не принято.
После, пожалуй, схожу, хоть сегодня вечерком, и поразузнаю, как между ними
это принято; может быть, и сами скажут что-нибудь.
- Это действительно, вы сходите и поразведайте. Adieu,* почтеннейшая!
______________
* До свидания (франц.).
Возвратясь в свой нумер, Хозаров тотчас же оделся, взял с собой
почтовой бумаги, сургуч, печать и отправился в кофейную, где в самой
отдаленной комнате сочинил предложение, которое мы прочтем впоследствии.
Письмо было отправлено с чудным малым, которому поручено было назваться
крепостным камердинером и просить ответа; а если что будут спрашивать, то ни
себя, ни барина не ударить лицом в грязь.
Между тем как Антон Федотыч, подгуляв у Хозарова, посвящал его во все
семейные тайны и как тот на основании полученных им сведений решился в тот
же день просить руки Марьи Антоновны, Рожнов лежал в кабинете и читал
какой-то английский роман. Прислуга толстяка сидела в лакейской и пила чай;
у него их было человека три в горнице и человека четыре в кухне, и то потому
только, что выехал в Москву налегке, а не со всем еще домом. Про лакеев
Рожнова обыкновенно говорили в губернии, что этаких оболтусов и никуда не
годных лентяев надобно заводить веками, а то вдруг, как будто бы какой
кабинет редкостей, не составишь. В настоящее время вся эта братия хохотала
во все горло над молодым, с глуповатой физиономией, парнем, который, в свою
очередь, хотя тоже смеялся, но, видимо, был чем-то оконфужен.
- Эй, сеньоры, чему вы там смеетесь? - сказал барин.
Ответа не было.
- Григорий, а Григорий!
- Чего-с? - отозвался, наконец, голос из лакейской.
- Соблаговолите, сеньор, сюда пожаловать.
Появился самый младший из лакеев.
- Чему вы там смеялись? - спросил Рожнов.
- Над форейтором, - отвечал тот и снова захохотал во все горло.
- Чем же это он вас насмешил?
- Влюблен-с, - едва выговорил от смеха лакей.
- Скажите, пожалуйста, какой злодей, - сказал Рожнов. - В кого же он
влюбился?
- В горничную Марьи Антоновны. Все спрашивает нас, скоро ли вы изволите
на них жениться.
- А она что же?
- И она неравнодушна-с: большие между собой откровенности имеют, -
отв