амом себе
не чувствовал ничего подобного разочарованию; ему даже весьма не нравились
знаменитые романы: "Онегин" и "Печорин". Он всегда называл их баснями. Долго
еще разговор продолжался в том же тоне; наконец, хозяйка, кажется, утомилась
резонерствовать. Хозаров, как светский человек, тотчас же заметил это и
потому раскланялся и уехал. Домой прибыл он несколько взволнованный; на него
сильное впечатление произвела философка-именинница. Раздевшись и усевшись в
свое вольтеровское кресло, он погрузился в тихую задумчивость. Вошла Татьяна
Ивановна.
- А вы не будете обедать? - спросила она.
- Нет, - отвечал тот, - я обедал у именинницы. Вот Татьяна Ивановна, я
встретил женщину, так женщину!
- Кого это?
- Варвару Александровну Мамилову... Чудо! Вообразите себе: говорит, как
профессор; что за чувства, что за страсти! И вместе с тем эти синие чулки
бывают обыкновенно страшные уроды; а эта, представьте себе, красавица,
образованна и учена так, что меня просто в тупик поставила.
Татьяна Ивановна покачала головою.
- Лучше вашей Мари никого нет на свете, - сказала она.
- Мари нейдет тут в сравнение, - отвечал Хозаров. - Мари
ангелочек-девочка; на ней можно жениться, любить ее, знаете, как жену; но
это другое дело: эту надобно слушать и удивляться.
- Лучше бы вы этого не говорили. Досадно слушать! - возразила Татьяна
Ивановна. - Просто вы повеса, волокита. Вот бы вам завлечь бедную девушку,
потом бросить ее и влюбиться в другую даму.
- Нет, это не то, - проговорил Хозаров и снова задумался.
Посидев немного, Татьяна Ивановна простилась с постояльцем и
отправилась к Катерине Архиповне помогать барышням одеваться. Мы оставим
моего героя среди его мечтаний и перейдем вместе с почтеннейшею хозяйкою в
квартиру Ступицыных, у которых была тоже страшная суетня. Две старшие, Пашет
и Анет, начали хлопотать еще с самого обеда о своем туалете; они примеривали
башмаки, менялись корсетами и почти до ссоры спорили, которой из них надеть
на голову виноград с французской зеленью: им обеим его хотелось.
- Тебе совсем нейдет зелень, - говорила Анет с серыми глазами, - ты
брюнетка; ты гораздо лучше будешь в пунцовых шу{43}.
- Извините, я уже и то на трех вечерах была в лентах, а вы всегда в
цветах.
Спор двух девушек дошел до маменьки, которая их помирила тем, что
разломила виноградную ветку на две и, каждой отдав по половине, приказала им
надеть, вместе с зеленью, и пунцовые шу.
Обе сестры, споря между собой, вместе с тем чувствовали страшное
ожесточение против младшей сестры и имели на это полное право: Катерина
Архиповна еще за два дня приготовила своему идолу весь новый туалет: платье
ей было сшито новое, газовое, на атласном чехле; башмаки были куплены в
магазине, а не в рядах, а на голову была приготовлена прекрасная коронка от
m-me Анет; но это еще не все: сегодня на вечер эта девочка, как именовали ее
сестры, явится и в маменькиных брильянтах, которые нарочно были переделаны
для нее по новой моде. Весьма естественно, что Мари, имея в виду такого рода
исключительные заботы со стороны матери, сидела очень спокойно в зале и
читала какой-то роман. Антон Федотыч, так же, как старшие дочери, был
искренне озабочен своим туалетом: он сам лично - своею особою - наблюдал,
как гладилась его манишка, которая и должна была составлять перемену в его
не чувствовал ничего подобного разочарованию; ему даже весьма не нравились
знаменитые романы: "Онегин" и "Печорин". Он всегда называл их баснями. Долго
еще разговор продолжался в том же тоне; наконец, хозяйка, кажется, утомилась
резонерствовать. Хозаров, как светский человек, тотчас же заметил это и
потому раскланялся и уехал. Домой прибыл он несколько взволнованный; на него
сильное впечатление произвела философка-именинница. Раздевшись и усевшись в
свое вольтеровское кресло, он погрузился в тихую задумчивость. Вошла Татьяна
Ивановна.
- А вы не будете обедать? - спросила она.
- Нет, - отвечал тот, - я обедал у именинницы. Вот Татьяна Ивановна, я
встретил женщину, так женщину!
- Кого это?
- Варвару Александровну Мамилову... Чудо! Вообразите себе: говорит, как
профессор; что за чувства, что за страсти! И вместе с тем эти синие чулки
бывают обыкновенно страшные уроды; а эта, представьте себе, красавица,
образованна и учена так, что меня просто в тупик поставила.
Татьяна Ивановна покачала головою.
- Лучше вашей Мари никого нет на свете, - сказала она.
- Мари нейдет тут в сравнение, - отвечал Хозаров. - Мари
ангелочек-девочка; на ней можно жениться, любить ее, знаете, как жену; но
это другое дело: эту надобно слушать и удивляться.
- Лучше бы вы этого не говорили. Досадно слушать! - возразила Татьяна
Ивановна. - Просто вы повеса, волокита. Вот бы вам завлечь бедную девушку,
потом бросить ее и влюбиться в другую даму.
- Нет, это не то, - проговорил Хозаров и снова задумался.
Посидев немного, Татьяна Ивановна простилась с постояльцем и
отправилась к Катерине Архиповне помогать барышням одеваться. Мы оставим
моего героя среди его мечтаний и перейдем вместе с почтеннейшею хозяйкою в
квартиру Ступицыных, у которых была тоже страшная суетня. Две старшие, Пашет
и Анет, начали хлопотать еще с самого обеда о своем туалете; они примеривали
башмаки, менялись корсетами и почти до ссоры спорили, которой из них надеть
на голову виноград с французской зеленью: им обеим его хотелось.
- Тебе совсем нейдет зелень, - говорила Анет с серыми глазами, - ты
брюнетка; ты гораздо лучше будешь в пунцовых шу{43}.
- Извините, я уже и то на трех вечерах была в лентах, а вы всегда в
цветах.
Спор двух девушек дошел до маменьки, которая их помирила тем, что
разломила виноградную ветку на две и, каждой отдав по половине, приказала им
надеть, вместе с зеленью, и пунцовые шу.
Обе сестры, споря между собой, вместе с тем чувствовали страшное
ожесточение против младшей сестры и имели на это полное право: Катерина
Архиповна еще за два дня приготовила своему идолу весь новый туалет: платье
ей было сшито новое, газовое, на атласном чехле; башмаки были куплены в
магазине, а не в рядах, а на голову была приготовлена прекрасная коронка от
m-me Анет; но это еще не все: сегодня на вечер эта девочка, как именовали ее
сестры, явится и в маменькиных брильянтах, которые нарочно были переделаны
для нее по новой моде. Весьма естественно, что Мари, имея в виду такого рода
исключительные заботы со стороны матери, сидела очень спокойно в зале и
читала какой-то роман. Антон Федотыч, так же, как старшие дочери, был
искренне озабочен своим туалетом: он сам лично - своею особою - наблюдал,
как гладилась его манишка, которая и должна была составлять перемену в его